— Ну вот и разлучили. Леннар, ты…
Но она ЗНАЛА, что это не последняя разлука, потому что разлуки для того и существуют, чтобы были встречи. Она знала. Она была права.
5
— Храм Благолепия. Взгляни, чужестранец. Едва ли ты припомнишь что-либо прекраснее этого на своем не таком уж длинном веку.
Леннар мысленно согласился с жрецом Алсамааром, пафосно изрекшим эти слова. Конечно, он не припомнит ничего прекраснее. ПОКА не припомнит. Потому что в памяти Леннара четко отпечаталось только одно строение: неуклюжий, хоть и добротно сработанный дом Ингера и его семьи, с мастерской, с хозяйственными и складскими пристройками, лепящимися к жилому помещению…
Ланкарнакский Храм Благолепия в самом деле был красив и величествен. Недаром он носил высокое наименование Второго Святилища Мира. Первое, как известно, высится в Верхней земле Ганахиде, и в нем простирает свои длани сам Сын Неба, Верховный предстоятель веры. Ланкарнакский Храм высился в центре города, на холме, и считался самым высоким зданием столицы. Да еще бы было иначе, если законодательно (читай: волей верховного жреца, или Стерегущего Скверну) было воспрешено строить здания выше Храма. Выше хоть на локоть. Когда-то, быть может, не так уж и давно, как теперь принято считать, купец Авдизий попытался войти в конфликт с Храмом и на свои несметные богатства построил башню, на три локтя превышавшую по высоте Храм Благолепия. И что же?.. Смутные, странные, давно выродившиеся в сплетню слухи твердили: Стерегущий Скверну вышел из главного портала Храма, простер к башне Авдизия две ладони с растопыренными пальцами и произнес заклятие, обращенное то ли к богу строительства Дариалу и богу плодородия Гиигу, то ли к самому их отцу, великому Ааааму, чье истинное Имя неназываемо. Строители Авдизиевой башни один за другим сошли с ума, разрушили построенное ими великолепное сооружение до основания и даже вырыли на его месте глубокую яму. А потом принялись убивать друг друга. Так что пришедшим на место этого побоища Ревнителям осталось только побросать трупы в вырытую яму, забросать их камнями из числа тех, коими слагалась башня. И зарыть. Остатки стройматериалов, еще недавно бывших лучшим чертогом Ланкарнака, вывезли за город и скинули в один из бесчисленных оврагов.
Вот таков был закон, охранявший Храм Благолепия. Если бы Леннар знал о нем, он наверняка вспомнил бы и странный запрет жрецов на постройку домов из камня в родной деревне Ингера. Впрочем, всему свое время…
Леннар, высоко задрав голову, смотрел на грандиозное сооружение. Издали Храм был похож на громадного голубовато-серого осьминога, раскинувшего свои гигантские щупальца в диаметре полутора тысяч анниев,или около четырех белломов.Средний рост человека составлял как раз один анний, так что легко высчитать, сколь огромен был главный Храм Ланкарнака. Сердце Храма билось под высоким чашевидным куполом; купол на самой своей вершине имел небольшую впадину, где собиралась дождевая вода. Впадина казалась небольшой только соотносительно с общими размерами Храма, а так это было целое озерцо, где жрецы, согласно заветам, каждое утро совершали омовение и возносили молитвы. Наверное, на такой высоте до богов ближе, так что до них, небожителей, лучше доходило.
Впрочем, с Небом и поговорками относительно тех, кто мог и может его населять, в этом месте лучше было не шутить. И это Леннару суждено было усвоить в скором времени.
Его ввели в один из восемнадцати пилонов Храма; каждый из пилонов как бы предварял одно из гигантских каменных лучей-«щупалец» грандиозного сооружения. Внутри «щупальца» помещалась огромная, с несколькими параллельными холлами галерея, обведенная балюстрадой и расписанная неведомыми Леннару письменами, испещренная причудливыми фресками и символами поверх них. Среди символов доминировала уже известная ему ладонь с растопыренными пальцами, а также перевернутая чаша, из которой текло то ли красное вино, то ли… легко догадаться что. Кроме того, время от времени встречались изображения сферы, наполненной голубоватым светом; посреди сферы словно плавало нечто черное, похожее на обугленное зерно. Леннара неожиданно заинтересовало это изображение, хотя в тоннеле Храма и без того было на что посмотреть. Он обернулся к идущему вслед за ним жрецу Алсамаару и спросил:
— А что, уважаемый жрец, вот это изображение очень красивое. Здорово. Ваши живописцы весьма искусны. Вот, вот это. Что оно означает?
…Леннар не ожидал такой реакции. Жрец остановился. Его спокойное, кроткое лицо вдруг исказила судорога — и, чтобы никто не видел, что происходит со степенным служителем Храма Благолепия в великом Ланкарнаке, он закрыл лицо руками. Когда он отнял ладони от лица, непроницаемая маска равнодушия сковывала его, и только самый проницательный мог смутно догадаться о том, каких жертв стоило жрецу его самообладание.
— Я вижу, ты невежествен, чужеземец, — глухо произнес он.
— Почему? — едва не обиделся Леннар. Видно, он еще не до конца отошел от своего недуга, иначе понял бы, что обида — самое нелепое чувство, какое только может возникнуть в пределах этих величественных жутких стен.
Алсамаар поднял руки.
— Почему? Ты еще спрашиваешь почему? Потому что только твое невежество может избавить тебя от страшной кары за такой вопрос. Но ты получишь ответ. Тебе рано или поздно предстоит узнать многое — я чувствую. Так ЭТО лучше узнай рано. Это — знак Святой Четы.
При этих словах шедшие за ними храмовники (все, кроме Ревнителей) рухнули наземь и начали извиваться на полу, как черви. Властным жестом жрец Алсамаар велел им подниматься.
— И хватит пока об этом. Никто не проник до конца в тайну Святой Четы, кроме Верховного предстоятеля, Стерегущих Скверну и узкого круга посвященных. А тебе я не сказал бы ни слова, более того, приказал бы вырвать язык за твой дерзновенный вопрос, если бы…
— Если бы что? — не удержался Леннар.
— Достаточно, — уклонился от прямого ответа жрец. — Иди. Все, что захочешь, спросишь у старшего храмового Ревнителя Гаара и у самого Стерегущего Скверну, главы нашего Храма. Мы направляемся как раз к ним.
Но Леннар почувствовал, как в нем, несмотря на эти вроде бы вполне вежливые и достойные слова, вдруг колыхнулось какое-то странное, тяжелое чувство. И оно нарастало и нарастало, пока не заставило его вздрогнуть. Это была ненависть. До сих пор — ни в деревне, ни за все время дороги до Храма — он не ощущал ничего, кроме испуга. А сейчас… сейчас он почувствовал, что готов буквально вцепиться в глотки этим людям. Леннар стиснул зубы. Ненависть плохой помощник, она слишком часто заставляет бросаться вперед очертя голову. И вообще, похоже, ЭТО пришло к нему откуда-то из той, прошлой жизни, которую он не помнил. И до того, как он вспомнит, отчего так ненавидит этих людей, лучше не давать ЭТОМУ воли…
В храмовом зале Молчания, гигантском полусферическом помещении с куполом, воздетым на огромную, вызывающую головокружение высоту, процессию встретил Ревнитель в более богатой, чем у остальных братьев ордена, одежде. Он жестом показал всем встать к дальней стене. Леннар хотел было задрать голову, чтобы осмотреть место, где он оказался, но к нему тут же подскочил младший Ревнитель и рванул его за шею так, что взгляд чужеземца уперся в пол, выложенный белым с голубоватыми прожилками камнем, похожим на мрамор (если здесь вообще знают мрамор, неожиданно пришло в голову Леннару).
— Стой не шевелясь! — рявкнул он.
Леннар тупо уставился на кончики своих сапог, которые он сам стачал по неизвестно откуда всплывшему в его памяти способу.
— Не поднимай глаз!
И не думал. Только та подспудная, застарелая ненависть вновь колыхнулась внутри. Но Леннар постарался подавить ее. Ненависть слишком часто провоцирует ошибки. А он сейчас, похоже, не имел права ни на одну. К тому же — что он мог поделать? Оставалось только ждать…
— Привет тебе, сын мира! — раздался спустя некоторое время чей-то негромкий хрипловатый голос. — Милость великого Ааааму, чье истинное Имя неназываемо, да пребудет на тебе. Взгляни на меня!
Леннар, который уже понял, что при здешних порядках лучше не прекословить, повиновался. В пяти шагах от себя он увидел невысокого толстого человечка в бледно-голубом облачении, примерно таком же, как и у жреца Алсамаара, только на тон или два светлее. Впрочем, приглядевшись к человечку, Леннар увидел, что тот состоит как бы из двух половин, одна из которых противоречит другой. Более всего он вызывал ассоциации с мраморной глыбой, над которой начал работу гениальный, но нерадивый и склонный к выпивке и веселому времяпрепровождению скульптор. Он начал высекать строгое, характерное лицо с прямым носом, упрямым, отчетливо очерченным ртом и тяжелым властным подбородком. Из-под надбровий смотрели острые, проницательные глаза, полуприкрытые веками, и это усиливало выражение надменности, доминирующее на этом лице. Высокий лоб был изборожден морщинами, глубокая складка залегла на переносице… Но дальше! Гордая шея с мощными жилами вдруг переходила в рыхлые плечи, которые более пристали бы трактирщику, полуразвалившемуся от употребления собственного фирменного сивушного пойла. Корпус Стерегущего походил на бесформенный кусок мрамора, только вытащенный из каменоломни — если продолжать прозрачные аналогии со скульптурой. Довершали образ волосатые кисти рук с коротенькими, жирными пальцами. Слава богам и лично Ааааму, все остальное было скрыто облачением. Да и руки он тотчас спрятал, надев белые перчатки…