Подробности этих трех лет и составляют содержание рассказа «Он, она и водка»: летом 1894 года «он заявил, что ее искал, нашел и любит». Пылкость красавца-студента возымела некоторый успех у провинциальной барышни: «…она сказала, что любит, а он удивился и спросил: правда? И услышал в ответ: правда». Далее следуют нежные прогулки при соловьях, где «он поцеловал ее, и она ему ответила». Банальный роман едва не привел к заурядной женитьбе, но… практичная докторша Наталья Алексеевна Антонова, наслышанная о не слишком джентльменском поведении бедного как церковная мышь ухажера дочери, решительно воспротивилась их союзу. «Она же была покорная дочь. Поэтому она сказала: прощайте и простите».
И вот тут-то Надежда превратилась для Андреева в навязчивую идею, а ее отказ выводит на арену третьего персонажа — водку. Он «видит чертика, да такого зелененького и маленького: сидит и язык ему показывает». Решительный разрыв, абсолютная невозможность видеться с Антоновой и даже писать ей, как мне кажется, свели бы на нет великую, но безответную любовь, и история эта ничем бы не отличалась от влюбленности Андреева, например, в Женечку Хлуденеву… Однако, судя по всему, робкой бесхребетной Наденьке очень нравился буйный непредсказуемый московский студент и через год — летом 1895 года их платонический роман продолжился. Судя по дневниковым записям Андреева, Надя опять прошептала свое «люблю», когда тот — в компании двоюродной сестры и ее подруги — приехал в Нарышкино, где Антоновы снимали дачу. Интересно, что по пути Андреев ухаживал за Машей Воскресенской — подругой кузины: «Леонид всю дорогу молол ей о своей любви, а она плакала — такого ответа на свои ухаживания ему обыкновенно не приходилось встречать»[87]. Предполагаю, что, встретив Леонида в обществе потенциальной соперницы, Антонова тотчас сменила гнев на милость и подала ему определенную надежду. Так Нарышкино — станция на Рижско-Орловской железной дороге — на долгие годы станет для влюбленного студента «потерянным раем» — воспоминание о прогулках с Надеждой среди белоствольных берез и лесных ракит, как писал наш герой в дневнике, «расширяет мою грудь, переполняет сердце и создает во мне чувство всеобъемлющей, мучительно сладкой, божественно прекрасной любви…»[88].
Переехав в Москву, Надежда Антонова быстро осваивается в новом городе: в дневниковых записях Андреева за 1897 год появляются отчаянные строки о многочисленных ее ухажерах и о том, что в витрине фотоателье «на Арбате выставлена ее карточка, в профиль». Здесь отношения «Он и Она», как с горечью признается Андреев, опять-таки меняются: «…зимой, как известно, я виделся с нею только раз. По обращению, по словам, взглядам и намекам, я увидел, что любовь ее ко мне еще не иссякла, что я по-прежнему занимаю ее мысли и среди других ее ухаживателей стою совершенно особняком. Совершенно противоположное впечатление произвели наши весенние свидания»[89]. Тщательно изучив расписание курсов, где училась Надежда, Андреев частенько поджидает ее на Пречистенском бульваре, когда возлюбленная возвращается домой. Эти встречи, увы, убеждают его в том, что Надя «глубоко равнодушна… я стал „одним из“, скучным, надоедливым и немного жалким».
Надо сказать, что мы имеем подробную хронологическую летопись внутренней жизни влюбленного в Антонову Андреева. «Четвертый дневник начинаю я во имя Надежды Александровны, — записывает Андреев в дневник 28 марта 1897 года. — Значение этой любви для меня громадно. Она единственный смысл моей жизни». О чувствах же и мотивах Надежды Александровны — можем только догадываться.
Осенью 1897 года в их отношениях наступает перелом, 4 сентября Леонид решается на второе предложение руки и сердца: «Завтра страшный день. <…> Может стать рубежом, с которого начнется жизнь новая». Случайно встретив Антонову на бульваре, Андреев проводил «ее до дому, говорил, смеялся, всё по-обычному». Почувствовав некоторое расположение Наденьки, Леонид довольно решительно просит ее назначить ему свидание и… «Н. А. после некоторых колебаний назначает завтрашнее утро». Его намерения были твердыми: «В самых ясных, точных и решительных выражениях я изложу Н. А. всю историю и догму своего чувства, обрисую свое материальное положение в настоящем и ближайшем будущем и в заключении спрошу: согласна ли она быть моей женой, хотя бы через год или два»[90].