Подъехала к набережной, поблескивая лаком и стеклом, закрытая карета царской фамилии. Кучер в голубой четырехугольной шляпе, обшитой золотым шнурком, едва сдерживая горячих лошадей, крикнул: «Пади!» Толпа почтительно расступилась. Мельтешат перед глазами кисейные чепцы, шляпы из белой соломки, мантильи, шали, сюртуки, фраки, эполеты, аксельбанты.
Андрей Иванович, ссутулившись в своей старинной шинели, украшенной добрым десятком воротников, надвинув на седые брови черную шляпу с прямыми широкими полями, не мигая, сосредоточенно смотрел на суетящуюся толпу и ничего не видел. Сережа уезжал на долгий срок, на три года, в Италию.
Сергей светился от радости. Сбылась его мечта… Юрий Замятин, академический приятель Сережи, не выпускает его из объятий. Оба они юны, красивы, с одинаково растрепанными волосами и в одинаковых клетчатых пальто.
— Ну, батюшка! — наконец подошел Сережа к отцу. — Пора!
— Будь счастлив, сынок! — голос Андрея Ивановича дрогнул. Сергей порывисто обнял отца.
— Береги себя, Сережа, — Андрей Иванович освободился от объятий сына. — И не засиживайся в Риме, подобно Александру. Пятнадцать лет уже, как он уехал. Ты его поторопи. Пусть возвращается. Пора ему закончить картину.
— Батюшка! Конечно, потороплю. Если бы не надежда, что он вернется, разве я оставил бы вас? — Сергей улыбнулся. — Я только беспокоюсь: как мы встретимся? Ведь он уехал, мне восемь лет было. Вдруг не узнает.
— Не беспокойся, узнает. Ты, Сережа, слушайся его. Художник он — милостью божьей, он наставит тебя… Дождусь ли вас? Может, в последний раз видим друг друга, Сережа?
Андрей Иванович поднес к покрасневшим глазам платок.
— Свидимся, батюшка… — упавшим голосом сказал Сергей. Потом он подошел к племяннице Катюше: — До свидания, Катерина Андреевна… Вы одна остаетесь с нашим батюшкой, берегите его, не огорчайте.
Семнадцатилетняя Катюша — Катюша Третья — улыбнулась Сергею ласково, при этом, конечно, немного кокетничая, — что сделаешь: только из института — она и в эту минуту расставания не забывала следить за собой, за тем, как держит голову, какое впечатление производит ее улыбка.
— Не беспокойтесь, Сергей Андреевич, — она трижды поцеловала его и с материнской заботой поправила Сергею атласный галстук, завязанный по моде свободным узлом с длинными концами. — Не беспокойтесь, я люблю гранпа.
Петр Петрович Измайлов тоже пришел проводить Сергея.
— Как я рад за тебя, дружок!..
Неожиданно в группе товарищей Сергея раздались взволнованные голоса:
— Профессор Тон! Константин Андреевич приехал!
Подбежал Юрий Замятин.
— Сережа! Константин Андреевич тебя ищет!
Андрей Иванович оглянулся. У набережной остановилась коляска профессора Тона. Сам он, розовощекий, с бакенбардами, как у государя, вальяжный, в зеленом академическом мундире с расшитым золотом воротником, неторопливо приближался к Сергею. «Ведь это честь какая», — сладко подумалось Андрею Ивановичу.
— Еще раз хочу пожать вашу руку, Сергей Андреевич! — проговорил Тон, обнимая Сергея. — Пусть на пользу вам пойдет пребывание за границей. Совершенствуя себя на великих мастерах, не забывайте Россию и его императорское величество. Ваши умные руки очень нужны здесь… Вы должны, — продолжал Тон, — употребить свое время в чужих краях с пользой для отечественной архитектуры. Я буду ждать вашего возвращения.
— Приложу все силы, — поклонился ему Сергей, — все умение…
Густой гудок парохода не дал ему договорить. Отъезжающие устремились на палубу. Сергей бросился к отцу.
— Батюшка, прощайте!
— Храни тебя бог!
Сквозь слезы рассматривал Андрей Иванович Сергея на палубе. Невский ветер растрепал его кок, играл концами галстука. Сергей махал шляпой, напряженно вглядываясь в родные лица…
Андрей Иванович вместе с толпой шел вдоль набережной, стараясь не выпустить из поля зрения Сергея. Скоро фигура сына стала неразличимой, пароход исчез в тумане Финского залива.
— Гранпа, извозчик нас ждет, — тронула Андрея Ивановича Катюша. Он опомнился, вытер платком глаза, увидел Тона. Тон поджидал его.