Александр Андреевич махнул на картину рукой, потом улыбнулся Сергею:
— Нагнал тоску на тебя?.. Ладно, мы еще успеем, успеем наговориться. Ведь ты с дороги. Сейчас обедать. Потом я сведу тебя к своим друзьям. На часок. А завтра буду показывать тебе Рим.
С этой минуты Сергей, где бы они ни были — в конторе ли дилижансов, где получали багаж Сергея, на квартире ли, которую Александр Андреевич снял для них двоих — комнаты были разделены лишь прихожей, — он не сводил глаз с брата, ему нравилась его окладистая борода, широкий белый лоб, проницательные добрые глаза. Когда Александр Андреевич бойко заговорил в багажном отделении по-итальянски, его голос показался Сергею музыкой. Сергея все умиляло в брате — даже старая широкополая шляпа, потрепанный черный плащ с красным подбоем, стоптанные каблуки башмаков, которыми Александр Андреевич бодро стучал по плитам мостовой, где были видны колеи, по словам Александра Андреевича, от колесниц римских императоров. Сергей боготворил Александра Андреевича. А тот на него насмотреться не мог, все приговаривал:
— Вот мой Сережа и в Риме!
Остаток дня провели в хлопотах — устраивались в своей квартирке и только вечером заявились на виа Феличе к Николаю Васильевичу Гоголю. Возбужденный, как и в течение всего дня, Александр Андреевич влетел к нему с восклицаниями:
— Николай Васильевич! Николай Васильевич! Вот рекомендую — брат Сергей Андреевич. Закончил Академию и по успехам направлен в Рим. Вот и прибыл-с!
Сказав это, он осекся. У Гоголя были гости. Завсегдатаи Иордан и Моллер и две светские дамы — графиня Софья Петровна Апраксина и ее девятнадцатилетняя дочь Мария Владимировна.
Александр Андреевич подошел к ним. Сергей увидел, как, подавая руку Александру Андреевичу, Мария Владимировна смутилась.
— Поздравляю, ваш брат так ожидал вас, — сказала Софья Петровна Сергею, когда и он отважился подойти к ней. И Гоголь сказал:
— В добрый час. Поздравляю.
Гоголь поразил Сергея своим благообразным видом. Гладко зачесанные длинные волосы, благостная, кроткая улыбка, темный глухой жилет, оттеняющий бледность лица…
Графиня Апраксина прощалась. Завтра ей в Неаполь. Александр Андреевич вызвался проводить дам.
— Что ж, Сергей Андреевич, — сказал Гоголь, усаживая Сергея к столу и улыбаясь, — поучитесь в Риме, здесь есть чему поучиться… А самое непременное — надо вам, батюшка, поставить себе большую задачу. Тогда и толк будет…
Вернулся Александр Андреевич, возбужденный, заторопился:
— Мы на самую малую минуточку-с, Николай Васильевич. Сережа с дороги. Я не утерпел, пришел познакомить. Однако чаю выпьем…
Пили чай. Все они — Гоголь, Александр Андреевич, Моллер, Иордан — не молчали ни минуты, подтрунивая друг над другом, журя друг друга за лень, хотя никто из них не был ленив, за обжорство, хотя все они и ели мало, и были тощими…
Александр Андреевич сказал, что вот графиня Софья Петровна завтра уедет в Неаполь… Он тоже намерен побывать там, посмотреть купающихся в море. Ведь римские купальни наглухо закрываются, нет и щелки, чтобы свободно написать этюд.
— Вот дождался брата и теперь…
Иордан перебил его:
— Как это вы можете, Александр Андреевич, терять понапрасну самое дорогое время в году? Придет лето — тут только бы и работать: смотришь, а вы как раз тотчас уезжаете — то в Венецию, то в Неаполь. Как это можно? Эдак вы и в сто лет не кончите картину.
— А как же-с, нельзя так, Федор Иванович, этюды мне прежде всего нужны-с. Этюды с натуры. Мне без них никак нельзя.
— Полно о наших делах, — сказал Моллер, — пусть лучше Сергей Андреевич порасскажет о Петербурге. Как там мой благодетель Карл Павлович поживает? Как Академия?
Посыпались вопросы, Сергей едва успевал отвечать.
— Ну, а Бруни как? Теперь и он — столп нашего искусства… Как Тон? Ведь он ваш учитель? Я, если бы не был гравером, обязательно стал бы зодчим. Очень люблю архитектуру, — сказал Иордан. — Самое древнее искусство на земле.
Гоголь поддакнул: