— Что ты имеешь в виду? Что означает вернулся? Кто? — Хаксли попытался сесть. — Кого ты имеешь в виду? Меня? Тебя?
— Я… — сказал сине-зеленый человек, и ладонь, внезапно протянувшаяся к вздрогнувшему Хаксли, просто коснулась его губ, закрыла рот, помедлила, потом исчезла.
После чего сине-зеленая тень полетела к пылающей лошади, которая в это мгновение ворвалась на поляну, к ее спине было привязано одеревенелое тело, обернутое массой горящих тростников.
Жеребец заржал. Огромный жеребец. Выше в холке, чем высокий человек, гигантское животное, горящее, принесенное в жертву вместе с пылающим трупом, который скакал на нем в ад и дальше.
Казалось, что сине-зеленая тень упала под копыта, но потом расплывшееся пятно из цвета, света и тьмы без усилий прыгнуло за пылающее тело и крепко обняло его. Конь встал на дыбы, разбрасывая горящие листья тростника, огонь заполнил шумную поляну. Потом животное повернулось, сражаясь с болью и паникой, опять ударило передними копытами, тело на его спине задвигалось и затряслось, ночной ветер поднимал и развевал, как флаги, полосы огня.
И Сине-зеленый, сидя за трупом, ускакал из Святилища Лошади, ускакал в ад, ускакал домой через щель в межмировой ткани, ускакал в ту раннюю и почти смертельную встречу с лошадями, ускакал во время жертвоприношения.
Я уверен, что моя тень вернулась в свое законное тело, в ту версию меня, которая неосознанно и против своей воли потеряла свою темную сторону.
С исчезновением тени возникло, у меня, по крайней мере, чувство необузданного облегчения. Я увидел, как через поляну идет Ясень, раненая и побитая женщина, крошечный барабан в ее руке прижат к груди с почти настоятельной необходимостью.
Я понимаю, что она помогла мне. И я предполагаю, что она помогла мне только потому, что я помогал ей, что две формы Хаксли, с которыми ей пришлось иметь дело, совсем не одно и то же, что я — друг, а моя жестокая анима[8] — нет.
И ничто не закончено. Совсем. Я недооценил (как всегда) утонченную силу Ясень — мифаго-формы, шаманки и ведьмы — в странном обрамлении Райхоупского леса.
Она не посылала меня во время лошадей. Она — возможно из благодарности — привела время лошадей к святилищу… Она выбрала место события подальше от святилища, так что когда я сражался с первородным проявлением серо-зеленого человека, я, одновременно, наблюдал жертвоприношение с некоторого расстояния. Это существо в капюшоне, которое вошло в лес перед огнем… возможно, я сам, из более ранней встречи. Горящая лошадь, на которой ускакала к возвращению беглая часть моей личности, — та самая, которая прогуляла мое альтернативное присутствие в лесу…
Подумав об этом, я содрогнулся, но, безусловно, я и был объятым пламенем трупом; в том, другом мире, из которого пришел Серо-зеленый, изгнание в прошлое, которым наказала меня Ясень, закончилось жестоким убийством.
Серо-зеленый написал: «Я ехал на жеребце, когда он столкнулся с человеком в капюшоне. Я помню, что едва не упал. Лошадь понесла. На ее спине было два человека. Один живой (я), начавший очень сильно гореть. Один мертвый. Человека в капюшоне сильно ударило. Я упал, лошадь понесла».
Но на жеребце ехало только одно тело, горящее, и только животное стремление выжить умирающего кричащего человека с тростником разрешило одной части его анимы убежать, прицепиться ко мне, мучить меня.
Бедный Джордж. Бедный старый Джордж.
Эти мрачные мысли быстро унеслись в то мгновение, когда с радостью, почти детской в своей силе и простоте, я опять увидел Уинн-Джонса…
На поляну выбежали три гигантских жеребца с всадниками, привязанными к их спинам и покрытым природной броней: уже пылающие тростник и камыши. Бледный как мел труп объехал каменное святилище, белый всадник на черном жеребце, руки и ноги прибиты к деревянной раме, которая держит жертвы вертикально на грубом суконном седле. За ним последовал всадник, покрытый переплетенным терновником, за ним еще один в костюме из веток и ягод, который разрешал видеть только лицо, лицо трупа, пустое, как откос мелового холма.
Но четвертый жеребец нес на себе человека, покрытого останками животных, шкурами, лапами и головами полевых и лесных зверей — разинувшие пасть головы лисы, кота и свиньи, и шкуры серых, коричневых и снежно-белых созданий, кровавые и варварски снятые; все они были надеты на обезумевшего всадника.
Распятый на раме, но живой и настороженный, человек объехал вокруг поляны на спине жеребца, морда которого отчетливо выражала боль и пытку, которой он подвергался, а фырканье говорило о его ярости. Он бил копытом по земле, лягал камни святилища и все время косил глазами на лес, слушая уханье погонщиков, людей, которые гнали жертвы через лесную страну.
8
Анима (лат. anima — душа) — понятие, выражающие в древнегреческой культуре феномен духовного; выступало этапами эволюции осмысления последнего: если анима (душа) неотделима от своего телесного носителя, то анимус (дух) обладает статусом автономии.