– Хорошо. Мы скоро вернемся.
Чжу Мао взял руку То Чу и направился прочь. Хоть он и удалялся быстро, но с достойно выпрямленной спиной и не переходя на бег, потому и То Чу семенил, пытаясь соответствовать. При этом он вытягивал шею, пытаясь заглянуть Чжу Мао в лицо, и беспокойно озирался на торговца, пока они не свернули в переулок.
Они скрылись из виду, но Чжу Мао не сбавил шага. Притом на ровной бледной коже расплылись пунцовые пятна. То Чу, наконец разгадавший чувства Чжу Мао, потянул его руку и позвал с мягким картавым призвуком:
– А мне ничего и не подходило. Если бы даже Мао-гэ купил мне эти башмаки, я бы все равно натер ногу!
Этот призвук Чжу Мао помнил из далекого детства, когда мама, пытаясь успокоить или выпросить прощение, сюсюкалась с ним. Кроме нее к нему никто так не обращался, да и из чужих снов Чжу Мао понял, что чаще всего так разговаривают с маленькими детьми или животными. Наверняка То Чу позаимствовал эту манеру у взрослых и не подразумевал ничего дурного, но Чжу Мао такое обращение уязвило, и он резко остановился, придерживая за плечи То Чу. На него с замиранием смотрела пара широко распахнутых глаз, и Чжу Мао, пожалуй, допустил оплошность:
– Поэтому, сяо пэн-ю, мы закажем тебе обувь у сапожника.
Лицо То Чу преобразилось такой безотчетной радостью, что Чжу Мао, внезапно осознавший все взваленные на него трудности, попытался хоть немного остудить пыл спутника:
– Но для этого нам нужно будет заработать деньги.
При этом То Чу заметно погрустнел. Покупка обуви на заказ изначально звучала как некое чудо и как чудо не ассоциировалась с чем-то тяжелым и изнурительным. Упоминание же денег вернуло замечтавшегося То Чу в реальность из краденых яиц и ночлега в поле.
Чжу Мао хотел бы остаться в этом городе для того, чтобы вживую понаблюдать за происходящим на пыльных торговых площадях и придумать посильный для него способ заработка. Но стыд и опасение возможности встречи с тем обманутым торгашом несли его по малолюдным улочкам, а после и вовсе по проселочным дорогам к спокойствию и тишине безлюдных рисовых полей.
За сутки ходьбы в жесткой и не подходящей ему по размеру обуви Чжу Мао заполучил на пятках две белесые вздувшиеся пузырями мозоли, поэтому к вечеру он таки снял обувь и пошел босиком, по пути начиная обрывать сухие соломенные стебли высокой травы, подходящей для плетения новых цаосе. Пройдя сыростные низины рисовых полей, они поднялись к незаселенным холмам, в которых высокая трава достигала макушки То Чу. Заходящее солнце уже озарилось лиловым отсветом заката, но как бы ни щурился, ни прислушивался Чжу Мао, за бесконечной грядой холмов он не мог ни разглядеть огней, ни расслышать голосов людских поселений.
Остановившись на вершине одного из холмов, Чжу Мао в последний раз огляделся, а затем с обреченным спокойствием посмотрел на То Чу:
– Мы разведем костер, сяо Чу.
Однако кое-что он все же нашел: на зеленом ковре темнело бурое пятнышко – это была облепиховая рощица. Они настигли ее в сумерки. То Чу ухватился за самую низкую ветку и расстроился, на найдя ягод. Тогда и Чжу Мао, вспомнив, что они не ели с раннего утра, ласково потрепал его макушку.
У несуразных кудрей было единственное преимущество – рука в них тонула, будто в пухе.
– Если наловишь сверчков, мы пожарим их на костре, – и добавил, ласково улыбаясь неверящему взгляду. – Это очень вкусно.
– Больших или маленьких, Мао-гэ?
В детском взгляде из-под опущенной на макушку руки была видна растерянность и вместе с тем слепая готовность выполнить назначенное поручение. Но для Чжу Мао уже было очевидно, что даже самые толстые полевые сверчки проиграют во вкусе с ворованными куриными яйцами.
Убедившись, что То Чу углубился в поисках и отошел достаточно далеко, Чжу Мао без труда рассек огонь слабой вспышкой темной ци. Укрепив костер с помощью облепиховых веток и засохший корней, он оборвал всю траву в чжане от костровища, чтобы внезапный порыв ветра не стал причиной пожара. Когда То Чу поспешно вернулся с горстью умерщвленных сверчков, Чжу Мао уже нагревал камень для них и выплетал соломенный каркас для своих будущих цаосе.
То Чу ловил каждое его движение. Смотрел во все глаза на поскрипывавшие засыхая тушки, а когда они треснули, высекая искры, резко отпрянул, чтобы затем крепче обхватить колени, сглатывая. Затем, склонившись прямо над ладонями Чжу Мао, смотрел, как тот раскалывает панцирь на две половинки, и повторял за ним.
Нагрев над костром их старую одежду, То Чу укутался во второй слой и прикорнул на плече Чжу Мао. Особый запах теплого хлопка туманил взор, и Чжу Мао часто моргал, сбивая пелену. То Чу снял цаосе и, осмотрительно отставив их подальше от огня, начал ковырять мозоль на большом пальце.