– Сяо Цзы, сяо Мао! Вы где? – раздалось со стороны дома.
На деле матери Цзанцзы ничего не стоило найти детей у места их постоянных игр.
– Идите обедать.
– Матушка, я вовсе не голоден, – отлипнув от Мао, скрепуче канючил Цзанцзы.
– Опять яблок наелся? Да у кого ты их таскаешь! Кончай упрямиться, суп стынет.
– Да разве это суп? Кур с того месяца не забивали, в этом супе одна редька...
– Паршивец! Перебил себе аппетит, а теперь споришь? Сяо Мао, бабушка печет отцу лепешки в поле, беги, попроси ее дать тебе одну к обеду.
– Ну матушка!
– А ты, раз такой сытый, иди покорми кобылу. Поживее, Цзан!
Мао не требовал повторять дважды. За спиной еще доносились капризные возгласы Цзанцзы, который решил поспорить с матерью из-за не понравившейся ему еды, когда Мао уже достиг приоткрытой кухонной двери – источника сладкого запаха жареного риса. Мао каждый раз со стыдом вспоминал, как, возможно, подозрительно вел себя, когда в первый свой раз слизывал с пальцев прилипшие зернышки риса, казавшиеся ему слаще меда лесных пчел. После сушеных ягод и корений, жесткого мяса диких кроликов и созревших птичьих яиц, еда семьи Цзанцзы более всего походила на позабытый вкус материнского молока. Даже самая простая похлебка из редьки была дополнена кусочком маньтоу. И после нее никогда не болел живот.
В дыму пара от нагретых камней фигура бабушки Цзанцзы на мгновение напомнила ему Чжэнву. Старая женщина как будто не замечала застывшего в дверях Мао, продолжая сидеть, всецело занятая своим делом. Вот только в руках у нее вместо талисманов или ножа были деревянные палочки, которыми она изредка помешивала овощи внутри закипавшего хого. Голос Мэйли окончательно привел его в чувства.
– Пришел за лепешкой?
Бабушка Цзанцзы была строгой или хотя бы сварливой. Но отчего-то Мао вовсе ее не боялся, хотя и Мэйли, и Яньцяо, похоже, думали иначе. В отличие от спокойной и величественной Чжэнву движения Мэйли были торопливы, взгляд быстр, а язык остр. Она могла с легкостью бросить в Мао неосторожное слово, а Цзанцзы и вовсе дать затрещину или шлепнуть по заднице. Несмотря на все это и даже вопреки страху оказаться раскрытым и прогнанным, Мао ощущал рядом с ней себя гораздо спокойнее, чем под уверенной рукой Чжэнву.
– Да, лао Мэйли.
Мао склонил голову, опуская руки на колени. Мэйли некоторое время молчала, рассматривая его, фыркнула, тут же отворачиваясь к прикрытым полотенцем лепешкам.
– Такой бледный.
Мао вздрогнул, сжимая губы вместе. Хоть Мэйли и повторяла это каждое утро, каждый раз ему было страшно как в первый. Только побывав за пределами, он понял, чем именно внешне казались отличными Чжу.
– На.
Он осторожно принял из чужих рук теплую лепешку с прожаренными до золотистой корочки сторонами. Рот привычно наполнился сладкой слюной. Поджаренный рис все равно лип к рукам – настолько он был сладок и тепл.
– Ешь здесь. Не бери пример с Цзана. Кушай спокойно.
Мао кивнул и присел рядом с Мэйли. Прикрыв глаза, он медленно поглощал лакомство, вдыхая запах кухни, сушеных чайных листьев и готовящихся в хого овощей. Солнце заливало наполненную влажным паром комнату, и вместе с тем душа Мао трепетала от детского сакрального ощущения празднества. И сейчас он выгнал все мысли и подозрения о том, что рано или поздно все это может кончиться.
– Бабушка, так ведь и Мао-мао себе аппетит перебьет, – спрятав за почтительностью упрек, возразила увидевшая эту картину Яньцяо.
Мэйли смутилась, но ответила сердито:
– Ребенку с хорошим аппетитом нельзя его сбить очередностью полдника и обеда. Скажи-ка лучше, почему сяо Мао ходит как оборванец? У него что, одежды другой нету?
Яньцяо оставила на столе плошку с просо и подошла к Мао, прощупывая его огрубевший от пота ворот одежд.
– Это тебе Цзы-цзы отдал? Великовата. Пока новую не сошьем, походишь в его старой одежде.
– Погляди на эти сапоги! Они с Цзаном их в требуху истоптали.
– Бабушка, тут ведь только подошву гвоздем подбить... Но это правда. Поедем на следующей неделе в город?
Обе женщины посмотрели на Мао, и тому ничего не оставалось, кроме как смущенно кивнуть.
***
– В город? – переспросил Цзанцзы, подаваясь вперед.
В жарком пламени костра его щеки окрасило пунцовым, а в прядях вспыхнули золотые искры.
– Значит, в этот раз отец меня не возьмет, – разочарованно вздохнул он. – Попрошусь, но он и прежде неохотно брал меня с собой. В город, говорит, занимаешь одно место в повозке, а из города – целых два. Ты же возьмешь для меня сладости?