Теперь ему вспомнилась еще одна подробность. Когда он учился на филфаке, то написал для театрального семинара комментарий об этой чеховской пьесе. В заключении он отметил, что в психоанализе появление поезда во сне символизирует смерть. Сейчас он припомнил кое-что еще. Выполнив это задание, он впал в депрессию. Два года не посещал университет. Как будто несколько строчек, написанных им о русской пьесе, а главное, о прибытии поезда где-то за сценой, вызвали этот срыв и внушили ему мысль о смерти.
Сегодня, благодаря сну и кушетке, он осознавал и другое обстоятельство. Событие, которое он никогда не связывал с этой историей. В то время мать, воспитавшая его одна, снова вышла замуж. Той самой весной она переехала к мужу, оставив квартиру. Поезд — смерть — ворвался в чеховские диалоги и в тот комментарий. Как и в реальность. Он унес вдаль мать, тем самым убив его в собственном сознании.
Жанна слушала как зачарованная, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами. Она утратила представление о времени — и даже о пространстве. Плыла в потемках, неотрывно следуя за мягким и спокойным голосом Феро, слившись с этими голосами, которые пронзали ее и завораживали.
Внезапно она очнулась. Взглянула на часы. Два ночи. Ей надо поспать. Чтобы завтра быть в форме. И так сегодня весь рабочий день пошел насмарку…
Она быстро прослушала вечерние сеансы. Последний, на посошок. Остановилась на шестичасовом пациенте.
— Вы не ложитесь? — спросил Феро.
— Нет.
— Тогда присядьте. Устраивайтесь поудобнее.
— Нет. Вы же знаете, дело не во мне.
Властный низкий голос с испанским акцентом звучал сухо.
— Есть новости?
Тон Феро изменился. Стал напряженным, нервным.
— Новости? Его припадки все сильнее и сильнее.
— Что он делает во время припадков?
— Не знаю. Он исчезает. Но это опасно, я уверен.
— Я должен его увидеть.
— Невозможно.
— Я не могу поставить диагноз, не поговорив с ним, — возразил Феро. — Не могу лечить его через посредника.
— Все равно из этого ничего не выйдет. Вы ничего не увидите. Ничего не почувствуете.
— Позвольте мне судить самому.
Эти слова Феро произнес с необычной для него властностью. Он стал почти агрессивным. Но испанца, похоже, это не смутило.
— Недуг у него внутри, понимаете? Скрытый. Невидимый.
— Я здесь только и делаю, что охочусь за подавленными тайнами, о которых не подозревают даже их обладатели.
— У моего сына все иначе.
— В чем же разница?
— Я вам уже объяснял. Бояться следует не моего сына. А того, другого.
— Значит, он страдает раздвоением личности?
— Нет. У него внутри живет другой человек. Или, скорее, ребенок. Ребенок, у которого своя история, свое развитие и свои требования. Ребенок, который вырос внутри моего сына. Словно раковая опухоль.
— Вы говорите о том ребенке, которым был ваш собственный сын?
Упавшим голосом испанец произнес:
— Вы же знаете, что тогда меня с ним не было.
— Чего вы опасаетесь теперь?
— Что эта личность вырвется на свободу.
— В каком смысле вырвется?
— Не знаю. Но это опасно. Madre de Dios![16]
— А о припадках вы что-то знаете наверняка?
Послышались шаги. Испанец пятился назад. Видимо, к двери.
— Мне пора. В следующий раз я расскажу вам подробнее.
— Вы уверены?
— Я сам должен все обдумать. Все это — часть целого.
Шум отодвигаемого стула: Феро встает.
— Какого целого?
— Это как мозаика, понимаете? Каждый кусочек привносит свою долю истины.
У испанца тоже был завораживающий голос. Он становился все теплее и теплее. Если тут вообще есть какой-то смысл, он казался загорелым. Обожженным годами жары и пыли. Жанна воображала высокого, седого, элегантного мужчину лет шестидесяти. Иссушенного светом и страхом.
— Я хочу встретиться с ним, — настаивал Феро.
— Это бесполезно. Он не станет говорить. Он ничего вам не скажет. Я имею в виду — тот, другой.
— Может, все-таки попытаемся?
Звук шагов. Феро догнал испанца у порога. Короткое молчание.
— Я подумаю. Я вам позвоню.
Они попрощались. Хлопнула дверь. И больше ничего. Видимо, Антуан Феро тут же вышел из кабинета. Жанна несколько раз подряд прослушала этот таинственный разговор, потом улеглась, не включая свет ни в спальне, ни в ванной.
Когда она чистила зубы, ей пришло в голову, что сегодняшний вечер не завершился постыдным. Она не мастурбировала. От этого она испытала смутную гордость. Вечер остался чистым.