– Нет, Зимобор Велеборич, все-таки не наяву ты мне явился! В Ирии, не иначе! Где еще теперь пива дадут!
– И что же ты в Ирий так заторопился? Или совсем дела плохи?
– А неужели хороши? У нас ведь теперь ни князя, ни… Известное дело, какой из женщины князь?
– А я вам не это говорил? А умные люди вам не говорили, когда отца хоронили? Нет, тогда ты не слышал!
– Ну, глупые были! – Секач отвернулся. Слишком редко ему приходилось признавать себя неправым. – Прости дураков…
– Значит, мириться приехал?
– Значит, мириться. Только вот какое дело: дружина вся за тебя, а княгиня Избрана на мир не согласная.
– Где она?
– Да в Радомле. Дружины там всего ничего, да и противиться тебе никто, кроме нее с варягами, не будет. Поедем, поговори с ней сам. А уж мы все за тебя горой…
– Не надо! – Зимобор отмахнулся от изъявлений преданности, которым все равно не верил. Хитрый Секач, как оказалось, был истинно предан только самому себе, и его любовь ничего не стоила.
Но смоленские бояре хотя бы признали, что глупо спорить с силой, – и на том спасибо. Оставалось убедить в этом Избрану, поскольку применять силу к собственной сестре Зимобор не хотел. Слишком крепко их связывали общая кровь и воспоминания детства, чтобы власть по-настоящему могла разделить их и сделать врагами. Что бы она ни натворила – она оставалась его сестрой.
Однако надежды найти ее в Радомле, напуганную и присмиревшую, не оправдались. Ее вообще там не было, и Секач искренне удивился этому не меньше Зимобора. Более того – никто в городе не знал, куда она делась. По всему выходило, что она исчезла вместе со своими варягами, вопреки их заверениям, что они уходят без нее.
– Обманули, выходит, нас варяги! – Воевода Предвар разводил руками. – Красовит вон с ними договорился, что они от нее уйдут, чтобы, значит, лишнего шума не было, когда все откроется…
– Что откроется? – спросил Зимобор.
– Ну, что дружина теперь тебя в князья хочет! – нашелся тот.
Красовит только хмыкал и отвечал все то же: «Я их считать не нанимался, сколько их там уходило». Но к нему не слишком и приставали. Исчезновению Избраны в Радомле скорее обрадовались. От нее хотели избавиться – она сама избавила их от себя, а чтобы править, у смолян теперь был Зимобор.
– Но куда она могла податься? – Сам новый князь не мог так легко забыть о своей предшественнице.
– В Смоленск, куда ж еще? – Секач пожимал плечами.
– Хорошо бы, если так…
Зимобор беспокоился о сестре, не представляя, где она, обиженная и гордая, может искать приюта. А если она намеревалась не просто спрятаться? А если у нее есть замыслы, идущие гораздо дальше? Он не хотел повторить ее ошибку – когда она просто приняла его исчезновение, не пытаясь разобраться как следует. Выяснить судьбу беглянки было необходимо, только непонятно – как.
Приняв клятву дружины и бояр, Зимобор простился со Столпомиром. Тот пошел назад в полотеские земли, дальше собирать свою дань.
А Зимобор двинулся к Смоленску. Он еще надеялся догнать Избрану по пути туда, но напрасно. Никаких ее следов на дороге не осталось. Никто из жителей не видел ни княгини, ни ее людей. Дружину из сорока варягов невозможно было спрятать или выдать за кого-то другого, и приходилось признать, что они просто здесь не проходили.
Поэтому Зимобор не слишком удивился, когда прибыл в Смоленск и обнаружил, что княгиню Избрану здесь не видели с тех пор, как войско ушло в поход. Власти там не имелось почти никакой, все дворы и усадьбы стояли с запертыми воротами, но непохоже было, чтобы кто-то хотя бы пытался собрать войско и дать какой-то отпор ожидаемым полотеским полкам.
Княжий двор был пуст, и только челядь жалась по углам, не зная, кому же она теперь принадлежит и есть ли у дома Твердичей хоть какой-нибудь хозяин.
На другой день Зимобор велел собрать вече, коротко рассказал о прошедших событиях, и смоляне без споров признали его своим князем. Еще через несколько дней перед глазами собравшихся Зимобору был вручен княжеский посох.
Но торжествовать у него не было ни времени, ни желания. Дел накопилось очень много, и самым важным из них было полюдье – без этого ни один князь не удержится у власти, потому что не сможет содержать дружину и дом. Приходилось торопиться, чтобы успеть обойти землю и вернуться в Смоленск до того, как вскроются реки, но мысль о пропавшей без вести сестре не давала ему покоя. Зимобор был в святилище Макоши и разговаривал со старой княгиней Дубравкой, но она только грозила ему небесными карами, не желая верить, что он никак не причастен к исчезновению Избраны. Судя по горестному виду старой княгини, она сама была в полном неведении о судьбе дочери.
Тогда он выбрал время и зашел в святилище Рода. Но и волхвы развели руками.
– Гадать по воде – дело женское! У нас только Громан умел! – сказал ему Здравен, нынешний верховный жрец. – А он-то вон теперь где…
– Где?
– А то ты не знаешь? – Жрец покосился на него недоверчиво и осуждающе.
– Да я-то не ясновидящий! Вяз червленый вам в ухо! – Зимобор досадливо хлопнул себя по колену. Все теперь хотели от него слишком много и сразу. – Что вы все на меня киваете, как будто я и есть Сварог, у меня четыре лика и я все стороны света разом вижу! Мне дружину кормить надо, в поход снаряжать, из людей дань выбивать, как будто не знаю, что им самим есть нечего. А не выбью, дружину и вас же кормить не смогу! То одно, то другое, а ты еще хочешь, чтобы я под землей видел!
– Вот, знаешь ведь, что он под землей!
– Что, умер? – Зимобор сел. – От чего? Давно? Ну, дела…
– Не умер. В порубе сидит. Сестра твоя его посадила.
– За что? – Зимобор был изумлен. Как ни хорошо он знал Избрану, такой отваги он от нее не ожидал.
– Диковину какую-то они не поделили. Она и велела его в поруб бросить.
– Ну, народ! – Зимобор вскочил и устремился вон, не попрощавшись. – И хоть бы кто сказал!
Вернувшись на княжий двор, он велел извлечь Громана из поруба, с облегчением убедившись, что тот все-таки жив. Когда жреца сводили в баню и привели в приличный вид, Зимобор позвал его к себе. Несмотря на худобу и сильный кашель, Громан выглядел весьма удовлетворенным. Бывший верховный жрец был явно рад, что его обидчица-княгиня исчезла, а смоленский престол занимает мужчина, на стороне которого он был с самого начала. Его предсказания оправдались, и он был даже горд, что так пострадал за них.
– Теперь обратятся к нам лики наших богов! – говорил он, покашливая, и вся дружина с напряжением и надеждой прислушивалась к его слабому, сиплому голосу. – Теперь истинная весна наступит. Ты, князь Зимобор, победил Марену, принес нам свет. Теперь найди себе жену достойную, и народ наш возродится.
– За женой я по весне поеду. Ты мне скажи, где мне теперь сестру искать? Уж не у Марены ли она сама?
– Увезла она зеркало?
– Какое зеркало?
– А такое, из-за которого я в порубе очутился. Глянул бы ты в него – сразу бы ее увидел.
– Не знаю я никакого зеркала, – устало ответил Зимобор. Только волшебства ему теперь не хватало для полного счастья! – А как-нибудь иначе можно узнать, где она и что с ней? Ты, отец, по воде гадать умеешь – поищи ее.
– Поищу. – Громан кивнул и закашлялся. – Завтра на заре приходи.
Громан уковылял в святилище, Зимобор задумчиво смотрел ему вслед. За прошедшие месяцы Здравен освоился на месте старшего жреца, и что теперь делать – смещать его и возвращать должность Громану? Которого предпочесть, которого обидеть? Уж хоть бы святилище как-нибудь само уладило свои дела!
И Зимобор опять вздохнул, вспоминая Избрану. Сколько сложностей она ему создала – и конца им пока не предвиделось.
На заре он уже стучался в ворота святилища. В храме горел огонь перед идолом, золотой щит Перуна был вынут из сундука и лежал перед огнем. Рядом ждал Громан.
– Говорил я со Перуном, – кашляя, сказал он. После освобождения из поруба он кашлял беспрестанно, и Зимобор вдруг понял, что старик уже совсем скоро лично встретится со своим богом и волноваться из-за должности верховного жреца не станет. – Вода не знает, где твоя сестра, а огонь знает. Огонь видел ее. А Перун говорит: не оставляй Марену на свободе, одержал победу – закрепи. А не то она опять скоро в силу войдет и на черного коня сядет. В руках ее – меч. Сейчас покажу тебе ее. Смотри.