– Головушка моя бедная, – запричитала бабка и в сердцах бросила веник, которым подметала пол. – На старости лет вон чему выучился! Да я тебя со змеиным-то разговором и в избу не пущу. Ещё змеюку христианским именем назвать додумался!
Продолжая браниться, бабка подхватила с пола веник, и неизвестно что бы дальше случилось, если бы не внучка. Она проворно взобралась на скамейку и крепко обняла бабушку за шею.
– Бабушка, не сердись, миленькая, – проговорила она, заглядывая ей в глаза. – Не сердись. Ну мы его по-другому назовём. Я его сама немножко боюсь, а немножко люблю, вот столечко!
Как ни сердита была старуха, а не вытерпела – улыбнулась:
– Ладно, коза, кого хочешь улестишь. Ну, слезай с шеи, завтракай. Только, чур, по-змеиному у меня в доме не разговаривать. Руки-то вымой, небось чуда-юда не трогала?
– Не трогала, бабушка, – заторопилась Анюта и, спрыгнув со скамейки, побежала к умывальнику. – И дедушка не трогал, он только с ним по-змеиному…
Ну тут дед Максим вовремя успел дёрнуть Анюту за косичку, а бабушка зашуршала веником по полу и не дослышала, так что всё обошлось благополучно.
Вспомнил ли уж старого знакомого или заново с ним подружился – неизвестно. Но в шипении, каким он встречал теперь старого лесника, больше не слышалось ни страха, ни угрозы. Это поняла даже Анюта.
– Дедушка, ты слышишь, Матвеич что говорит? Это, наверно, значит «здравствуйте». Правда?
– Правда, – соглашался дед. – Чисто выговаривает: «Как, мол, поживаете?»
– А как я ему скажу? На змеином языке? Ты меня научи.
– Не стоит, – улыбался дед. – Ещё спутаешься, да и выйдет у тебя по-змеиному что нехорошее. У вас и дружба врозь. Ты лучше ему своим языком скажи – здравствуй, мол, Матвеич. Он поймёт.
– Здравствуй, Матвеич, – серьёзно повторила девочка и вдруг расхрабрилась: – Дедушка, дай мне черепок, я сама ему на пенёк поставлю.
Маленькая рука при этом немножко вздрагивала, а уж, не церемонясь, сунул голову в тёплое молоко и носом ткнулся в пальцы, державшие край черепка. Девочка вздрогнула, но черепка не уронила, осторожно отняла руку и посмотрела на деда.
– Молодец, – похвалил он и погладил светлые косички, – настоящая лесникова внучка! Видно, мы с тобой и медведя не забоимся.
Насчёт медведя Анюта не особенно была уверена, но спорить с дедом не стала.
– Жалко, – сказал как-то утром дед Максим, – придётся Матвеичу сегодня без молока обойтись. Целый день дома не буду, в район ехать надо.
Анюта посмотрела на деда и почему-то отвела глаза в сторону.
– Я одна пойду, – тихо проговорила она. – Налей сам молока в бутылочку, а то бабушка мне не даст.
– Ну, ну, – откликнулся старик. – Молодец, иди, коли так.
Весёлая тропинка берёзовой рощи кончалась у самой Матвеичевой полянки, совсем близко от дома. Но, оказывается, идти по ней с дедом Максимом и в одиночку – не одно и то же.
Анюта шла, крепко сжав в одной руке черепок, в другой – бутылочку. Ведь Матвеич ждёт, ему очень хочется молока.
Девочка давно перестала бояться ужа, и он по обыкновению встречал её тихим нежным шипением, будто и вправду говорил: «Здравствуй, я без тебя соскучился».
Вот и полянка. А вот и Матвеич. Но он, похоже, чем-то обеспокоен, крутится на пне, чёрные кольца так и переливаются на солнце.
У Анюты, как его увидела, и страх прошёл. Она быстро перебежала полянку и опустилась на корточки около старого пня, прямо против блестящей головки, которая поднялась ей навстречу.
– Ты голодный? – весело проговорила она. – Сейчас, сейчас, подожди, видишь – наливаю.
Они до того подружились, что девочка теперь наливала молоко в черепок, поставленный на пень, и уж нетерпеливо опускал голову прямо под льющуюся струйку.
– Пей, пей, – приговаривала девочка, всё ещё сидя на корточках. – Вкусно? Да?
Но вдруг она замолчала и словно окаменела: совсем близко, сбоку от неё, из травы поднялась другая змеиная голова, серая, и потянулась вверх, к черепку с молоком. Она почти дотянулась до него, но тут голова ужа проворно вынырнула из молока. Две головы, серая и чёрная, оказались друг против друга. Уж зашипел. Такого злобного шипения Анюта от него ещё не слышала. Ответное шипение раздалось у самого её уха, и в то же мгновение уж бросился на серую змею. Он развернулся с такой силой, что кончик его хвоста больно хлестнул девочку по лицу, и это привело её в себя. Она вскочила с громким криком, но тут чьи-то руки схватили её и подняли в воздух.
– Дедушка! – крикнула Анюта.
Ловко, как молодой, дед Максим перепрыгнул через пень, подальше от дерущихся змей, и остановился, прижимая к себе испуганную девочку.
– Чуть тебя не погубил! Чуть не погубил! – повторял он. – Я за тобой шёл, поглядеть – как ты одна справишься, не забоишься ли. Кто же про неё, проклятую, знал!
А в густой траве, по другую сторону пня, шла яростная борьба. Гибкие тела змей взмётывались, как канаты, над травой и снова в ней исчезали. Вот они выкатились на место, где трава была редкая, и тогда стало видно, что они сплелись в одну толстую верёвку и сжимали друг друга всё крепче. Откуда-то взялись две сороки. С пронзительным криком они метались с дерева на дерево, оповещая весь лес о страшной битве. Анюта спрятала лицо у деда на плече. Она не могла больше смотреть.
– Матвеич! Матвеич! – плакала она. – Дедушка, помоги.
– Помочь-то нельзя, – горестно отвечал дед. – Сплелись в верёвку, одну ударишь – другого убьёшь. Что же будет.
А борьба затихала и скоро совсем прекратилась. Серое и чёрное так и остались лежать, тесно сплетённые, по временам вздрагивая, словно разъединиться у них не хватало сил.
И тут дед и внучка увидели, что чёрная голова впилась зубами в шею, как раз позади серой головы.
– Постой, внученька, вот тут, на пне, – проговорил наконец дед Максим и осторожно разжал маленькие руки. – Я погляжу, какой вышел делу конец.
Длинной палкой он попробовал расплести два тела, но неудачно – они точно окостенели.
С большим трудом руками дед разделил их, но голова ужа словно застыла на шее гадюки.
– Укусила она его, что ли? – проговорил дед. – Коли так, то и ему конец.
Но вот тело ужа дрогнуло, он выпустил шею мёртвой змеи и, поднимая голову, казалось, сам спрашивал: – «Что же случилось?»
– Матвеич! Матвеич! – со слезами повторяла Анюта.
Дед удержал её руку.
– Не трогай, – сказал он. – Видишь, он не в себе. Может и тебя не признать, ещё цапнет.
Тем временем уж выпрямился, свил и распустил одеревеневшие в борьбе кольца и вдруг скользнул в траву и исчез.
– Куда он? – спросила девочка.
– Не знаю, – печально ответил старик. – Если не укусила его змея – жив будет, вернётся. Коли цапнула, и ему пропасть, ничего не поделать.
Дед и внучка шли домой молча, опустив головы.
– Дедушка, а зачем змея приползла? С Матвеичем драться? – заговорила Анюта уже у самого дома.
– Не знаю, – задумчиво отвечал лесник. – Может и ей этот пень понравился, а может молоко тёплое поманило. Дух от него далеко идёт.
– А Матвеич зачем на неё кинулся? Она ведь его не трогала?
– Должно, за тебя заступился, думал – тебя она укусит. И укусила бы, если бы ты хоть маленько ворохнулась. Я-то видел, из-за куста глядел. А крикнуть не смел – всё твоё спасенье было, что ты её не тронула. Кто знает – может, и Матвеич это в своей тёмной голове сообразил. У него тоже своё рассуждение имеется: за добро добром отплатил.
Дед и внучка были так опечалены, что даже бабка не стала их бранить – пожалела. Подробно обсудить вопрос она собралась только с котом Петькой и то когда все улеглись спать и оставили их вдвоём.
– На змеином-то языке до чего договорились, слыхал? – сказала она ему, усаживаясь чинить деду рубашку. Но тут бабка уронила катушку, и бессовестный Петька вместо ответа сорвался с места и укатил её в дальний угол под шкаф, к своему полному удовольствию. А когда бабушка палкой достала катушку из-под шкафа, он нацелился упрятать её обратно. Тогда старуха совсем рассердилась и веником загнала его под дедову кровать. Так обсуждение вопроса и не состоялось.