– Ну-у, – удивился Мишка и даже остановился, как аист, на одной ноге, забыв продеть другую в штанишки. – А я-то как?
Но я вместо ответа подхватил с земли кирку и быстро полез на обрыв.
– Не отставай! – крикнул ему.
Выбравшись наверх, мы опять побежали, без тропинки, прямо по лесу. Мишка, видимо, очень торопился, а мне и вовсе говорить не хотелось. Я бежал молча, не слишком нагоняя Мишку, чтобы смыкавшиеся за ним ветки не хлестали меня по лицу.
Мы бежали долго, и я уже совсем задохнулся, когда Мишка вдруг замедлил шаг, оглянулся и остановился.
– Здесь, – сказал он, показывая впереди себя.
Мы подошли к обрыву. Я глянул вниз, потом на Мишку. Он стоял и весело улыбался.
– Как мы с тобой, значит, побрыкались, так я про это место и подумал, – продолжал он и, наклонившись, тоже заглянул вниз. – Один хотел пойти, лампу справил, видал? А потом… скушно стало одному-то, – пояснил он и, толкнув меня в бок локтем, засмеялся. Я вернул ему толчок с такой горячностью, что Мишка даже покачнулся и ухватился за осинку, чтобы не упасть. Этим мы как бы подвели окончательный итог нашей ссоре и поставили на ней точку.
– Теперь гляди в оба. Спускаться-то круто очень, за ёлку дюжей держись, – крикнул Мишка и, сам схватившись за ветку, прицелился прыгнуть вниз. – За ёлку. Она, брат, не выдаст. Она…
– Ай! – крикнул я испуганно и протянул руку, чтобы удержать Мишку, но опоздал: раздался треск, что-то больно хлестнуло меня по лицу и пролетело с обрыва вниз.
– Мишка! – испуганно закричал я нагибаясь. – Да Мишка же! Ушибся? Чего же ты сам за ёлку не держался?
– Я и сейчас за неё держусь, – донеслось до меня снизу после некоторой паузы. – Я за неё учепился, а она ка-ак вырвется… С кореньем. Скоро ты там? Гляди, только лучше за ёлки не шибко держись.
Хватаясь за выступы и камни, я осторожно спустился на дно оврага. Мишка сидел на золотистом песке на берегу ручья и, морщась, растирал ногу, стараясь, однако, сохранить беспечный вид.
– Тут, – указал он около себя. – Как прямо слетел-то! Ровно прицелился!
Ну конечно, разве Мишка признается, что слетел вниз без всякого прицела? Но сейчас было не до споров. Я промолчал, а Мишка ещё потёр ногу, встал и, прихрамывая, подошёл к высокой скале из розового песчаника. Скала сильно наклонилась вперёд, образуя как бы небольшую низкую пещерку, из которой и вытекал ручей. Мишкин лом слетел вниз вместе с хозяином, воткнулся концом в дно ручья перед самой пещерой, и вода с лёгким журчаньем огибала его морщинистыми струйками.
Солнечный свет падал на розовую скалу, золотистый песок, на котором весело искрилась вода, но под скалой была мрачная тень, оттуда веяло холодом и сыростью.
– Видал? – проговорил Мишка и похлопал по скале с такой гордостью, точно она была его собственная. Ручей-то прямо из горы текёт. По нему в самую гору пролезем. А там руды всякие. Открытие мы с тобой сделаем. Вот как!
Я следил за Мишкой затаив дыхание. Что он сделает дальше? Он минуту подумал, потом решительно вытащил из кармана верёвку, опоясался одним концом, к другому привязал лом и кирку. Нагнулся и пошёл под скалу, к отверстию, из которого вытекал ручей; положил лом и кирку в воду и опустился на четвереньки. Оглянулся на меня. «Какой же он бледный», – подумал я.
– Айда! – проговорил Мишка решительно. – За мной ползи!
– Мишка! – крикнул я отчаянно. – Стой! – Но босые Мишкины пятки мелькнули перед моими глазами и исчезли в ручье под скалой. Верёвка натянулась, дрогнула, лом и кирка, как две странные рыбы, зашевелились, плеснули водой и медленно втянулись под скалу той же дорогой.
– Мишка! – повторил я и прислушался.
– А-а-а-а-а… – глухо отозвалось из-под скалы – не то Мишкин голос, не то эхо. Стало страшно, но надо решаться. Ведь Мишка один там! В горе!
Я глубоко вздохнул и тоже ступил в ручей. Вода была холодная как лёд. Я зажмурился, нагнулся. Голова коснулась каменного свода, но дышать можно: вода до самого верха не доходит. Пробираюсь ползком на четвереньках. Вот уже можно и подняться на ноги: каменная труба кончилась, я – в пещере, и перед глазами мигает огонёк.
– Вылазь сюда, к стенке, тут сухо, – слышу я. Это Мишкин голос. И сам он стоит, высоко подняв над головой свою удивительную лампу-жестянку.
Я выбрался к нему на сухое место и огляделся. Пещера была маленькая и довольно узкая, со сводчатым потолком.
Ручей вытекал из отверстия в одной стене пещеры, пересекал её по углублённому дну и исчезал в другом отверстии – том самом, из которого я только что выбрался.
– Видал? – торжествующе спросил Мишка. – Открытие это может быть, – продолжал он, выдержав значительную паузу, чтобы дать мне осмотреться.
Я перевёл глаза со стены на самого Мишку: он успел уже весь перемазаться копотью своей лампы и сам, с блестящими на чумазом лице глазами и зубами, походил на удивительного горного чертёнка.
Ну конечно, – открытие. Такой уж человек Мишка – ему во всём везёт. Если силки ставить, так самые голосистые птицы – Мишкины, если за малиной пойдём, он всегда самой крупной наберёт… Вот и теперь, у меня – ничего, а у Мишки уже – открытие.
При этой мысли что-то вдруг сжало мне сердце и я отвернулся.
– Чего молчишь-то? – заговорил наконец Мишка, – как у нас с тобой всё в делёжку, так и открытия – пополам.
Я почувствовал себя неловко: Мишка будто подслушал мои мысли, а они были не очень-то хорошие…
– Не надо – пополам… – пробормотал я было с раскаянием, но Мишка меня перебил.
– Лампу бери, – сказал он торопливо, – и свети.
Я осторожно опустил колеблющееся пламя к самой земле. Стена, из-под которой ручей втекал в пещеру, имела сильный наклон, и отверстие в ней, через которое ручей пробирался в пещеру, было очень небольшое, вода заполняла его целиком: проползти в него можно было только лёжа ничком и даже опустив голову в воду.
Мишка лёг на пол и старался заглянуть под стенной уступ.
– Ничего не видно, – промолвил он с сожалением и, помолчав, добавил небрежно: – Наверное, и там ещё какое открытие.
Мне стало досадно: уж это Мишка задаётся. Сколько ему ещё открытий надо? И, отвернувшись, с лампой в руках я направился к противоположной стене.
– Куда ты? – воскликнул Мишка, но тут же, вскочив на ноги, договорил поспешно: – Ладно уж, погодить до другого раза, всюду не разорвёшься.
Я понял, что и Мишкино неустрашимое сердце дрогнуло, опускаться с головой в воду и ему боязно. Однако, если дать ему это понять, он из одного самолюбия полезет куда угодно. И потому я быстро отвернулся, поднял коробку кверху, точно хотел рассмотреть стенку, и замер: по стене, над самым выходным из пещеры отверстием, бежали какие-то извилистые яркие прожилки золотистого цвета.
– Мишка, – сказал я, – смотри!
Мишка взглянул, проворно нагнулся и поднял кирку.
– Так я и думал! – сказал он радостно. – Потому что – уж если в гору лаз есть – обязательно в ней чегой-то найдёшь? Золото это, Серёжка. Чегой-то мы на него сделаем? А?
– Заповедник, – сказал я и глубоко вздохнул от волнения. – Как в Аскании. Зверей всяких в него поедем покупать по всему свету. В Африку, например, идёт?
– Идёт! – закричал Мишка. – Я, брат, и сам сколько думал – чегой-то мне в Африку так крепко хочется? Свети, а я как резану… – и, отклонившись назад, он сильно взмахнул киркой и ударил по камню, над самым отверстием, через которое мы пробирались в пещеру.
Звонкий удар смешался с таким гулом и грохотом, что я невольно зажмурился. Фонтан воды ударил мне в лицо, я откинулся назад, оступился и, падая, больно стукнулся затылком о стену.
– Серёжка! – услышал я Мишкин испуганный голос, – да где же ты? Куда ты лампу-то дел? Серёжка!
Я с трудом пошевелился, сел и дотронулся пальцем до глаза. Открыт. И другой – тоже. Но почему же я ничего не вижу? Ведь выходное отверстие немножко светилось, и в пещере раньше было не совсем темно и без лампы…