– Мишка, а так не может быть, что мы идём, идём и всё равно ни до какой реки не дойдём?
Мишка оглянулся.
– Болтаешь ты, сам не знаешь чего. Как это не дойдём? Всякой дороге конец бывает. Мы чуток в сторону взяли. А теперь как раз на Северную выйдем. Рыбы там страсть сколько.
– Я не про то. А вот если я сяду и скажу: «Миш, я больше не могу?»
Тут уж Мишка повернулся и быстро подошёл ко мне.
– Во-первых, я тебе за это самое по шее надаю. А во-вторых, встанешь и пойдёшь!
Мишкин голос звучал что-то очень бодро. Похоже было, что он старался показать не только мне, а и себе, что всё обстоит благополучно. И мы оба это понимали.
Мы пробирались по лесу уже четвёртый день после бегства из избушки. Остатки хлеба были съедены в первый же день, теперь мы собирали только ягоды, и за ними уже стало трудно наклоняться, а есть и, главное, пить хотелось всё больше. Мы шли к реке, так мы думали, а реки всё не было – не было ни воды, ни рыбы – пусть хоть сырой, которой река накормила бы нас.
– Мишка, – повторил я тихо, – я не в шутку сказал: я, и правда, совсем идти не могу. Лучше я посижу, а ты до реки дойдёшь и потом мне рыбы принесёшь. Немножко. И воды. Я тогда тоже, наверное, дойду. Даже, домой. Только ты сейчас, вечером, не уходи. А утром иди. Хорошо?
Мишка молча смотрел на меня. Он так сжал губы, что они побелели.
– Серёжка, – сказал он наконец, и голос у него сделался хриплым, как от простуды. – Ну, пройди ещё чуток, ведь ты же поел вчера хлеба… маленько.
Я тогда не знал, что это хлеб Мишка сохранил от своей порции. Сохранил для меня, а сам не ел уже трое суток. Он знал, а мне не говорил, что мы заблудились, и мучился – думал, что это его вина.
– Пойдём, Серёжка, – повторил он ещё раз умоляюще.
Но я вместо ответа протянул руку, опёрся о дерево и медленно опустился на его толстый изогнутый корень.
– Вот я и сел, – сказал я спокойно. – Ты уж не сердись, Мишка. Если ты мне по шее надаёшь, всё равно я не могу идти.
Корень был удобный, вроде скамеечки, спиной я прислонился к дереву, сидя как в кресле. Мне не было страшно, и есть больше не хотелось, только бы меня никто не трогал.
Мишка отчаянно взмахнул руками и перевернулся на одном месте, точно собрался куда-то бежать, но вдруг остановился и, наклонив голову, прислушался.
– Серёжка, – позвал он тихонько. – Храпит там кто-то… Смотри, смотри, вон там, – он показал рукой на что-то тёмное, лежавшее под кустами на другой стороне полянки. – Живое оно, может нет?
Мишка уже шагнул было вперёд, но тут я собрался с силами, встал и схватил его за руку.
– Мишка, – зашептал я, – не ходи, а вдруг это медведь?
– Ну вот ещё, – неуверенно ответил Мишка, но остановился.
Мы постояли тихо, крепко держась за руки.
– Давай поползём потихоньку, к кустам поближе, – предложил я. От волнения и слабость куда-то пропала.
Опустившись на четвереньки, мы осторожно поползли к тому тёмному, что лежало под кустом.
– Мишка, – зашептал я опять. – Да это же человек! Ну да, человек, видишь – ноги? Он нам дорогу покажет домой. – Я помолчал. – А может быть… может быть, у него и хлеба есть немножечко. Может быть, он сыт, и ему не нужно. Даст он? Как ты думаешь?
Мишка остановился не отвечая. Наморщив лоб, он всматривался в неподвижную фигуру.
– Да-а, – неопределённо протянул он. – Ты вот что, погоди маленько, я один немножечко проползу. Чего это он не шевелится? Может, и неживой вовсе?
– А храпит-то как, – возразил я. – Очень даже живой. Ползём вместе. Я…
Но тут – крак! Под моей коленкой хрустнула ветка, да так громко, точно выстрелила. Мы оба даже к земле припали от неожиданности.
Человек под кустом перестал храпеть, медленно повернулся в нашу сторону и открыл глаза. За круглыми очками глаза эти показались мне ужасно большими и строгими.
– Мальчишки, – произнёс человек так спокойно, словно в глухой тайге мальчишки росли под деревьями, как грибы, – откуда здесь оказались мальчишки? – И он опять опустился на землю и закрыл глаза, будто нас и не было.
Мы всё ещё не могли прийти в себя от удивления и не шевелились. Вдруг Мишка толкнул меня в бок:
– Серёжка, смотри!
На траве около странного человека лежал чёрный сапог с разрезанным голенищем, а левая нога, в одной портянке была неестественно вытянута.
Мишка ещё немного помедлил, а потом решительно встал и шагнул к человеку. Я вскочил за ним.
– Дяденька, – заговорил Мишка, – что у вас с ногой-то?
Густые брови зашевелились, и тёмные глаза посмотрели на нас очень строго.
– Вывихнул, – проговорил человек таким же недовольным голосом. – В яму свалился и вывихнул. И нарыв ещё на подошве. Вот если бы вместо пары таких шпингалетов один толковый человек оказался, он бы мне помог. А вы только… спать мешаете.
Но от Мишки не так легко было отделаться.
– Да вы скажите – что делать, мы постараемся, – предложил он уже увереннее, ступил ближе и потянул меня за рукав.
Незнакомец вдруг широко открыл глаза и приподнялся, но тут же со стоном откинулся назад.
– Ой! – крикнул я подбегая и нагнулся, чтобы помочь ему подняться.
– Не трогай! – резко проговорил человек, отстраняя меня рукой.
Я в смущении отступил на шаг и оглянулся на Мишку: что же это такое?
Мишка стоял, наклонив голову набок, и внимательно смотрел на странного человека. Затем тряхнул головой и, подняв руку, закрутил чуб на макушке.
– И вправду, Серёжка, – сказал он как бы в раздумье, – ну чего мы с тобой к дяденьке привязались? А он и не нуждается. Пойдём себе, а он и один как-нибудь полежит.
Решительно повернувшись, он схватил меня за руку и потянул за собой. Я пошёл, окончательно сбитый с толку, спотыкаясь и оглядываясь.
– Мишка, – шептал я отчаянно, – а как же он один будет лежать?
– Иди, знай, – прошипел Мишка и дёрнул меня за руку.
– Эй, – послышался сзади недовольный голос. – Эй, мальчик, как тебя там?..
Мишка остановился вполоборота, всё не выпуская моей руки.
– Извиняюсь, дяденька, – вежливо проговорил он. – Может, и взаправду кто постарше набежит. Тут по зимам охотники заходят…
Я испуганно взглянул на Мишку.
– Так что не обижайтесь, – договорил он так же спокойно и опять медленно повернулся, точно собирался идти дальше.
– Гм, кха… – донеслось из-под куста. – Ну ты, мальчишка, подойди-ка сюда!
Мишка опять повернулся, придерживая меня рукой.
– Что скажете, дяденька? – спросил он вежливо, не двигаясь с места.
– Да ты что, приклеился, что ли? – крикнул человек, и очки его так сердито заблестели, что я опять испугался. – Подойди ближе, я, кажется, не кусаюсь!
Мишка, всё ещё держа меня за руку, сделал несколько шагов вперёд. Больной поднял было руку, но сморщился и опустил се.
– Там, – сказал он отрывисто. – В рюкзаке. Фляжку достань и котелок. Воды принесите из речки, вот в той стороне с берега спуститься не так круто.
– Сейчас, дяденька, – так же не торопясь согласился Мишка. Но на этот раз я поймал его косой взгляд, полный такого лукавства, что наконец мне стало всё понятно.
– Река! Слышишь, Мишка? Мы до реки дошли! – от радости ко мне вернулись силы, и я бросился за другом. А он уже схватил и фляжку и котелок и тоже бежал во всю мочь.
Берег был невысокий, но крутой, мы чуть не свалились на прибрежную отмель. Вода! Чистая, холодная, и пить её можно сколько хочешь! Я погрузил лицо в воду, пил, захлёбывался и снова пил. Вода текла быстро, но спокойно и только в одном месте, у самого берега, весело журчала, разбиваясь струйками о старый свалившийся с подмытого берега пень.
– Кажется, всю бы выпил! – сказал я, стоя на коленях, и с завистью посмотрел на убегающие струйки.
– Ты уж немножко тому дяденьке оставь! – откликнулся Мишка. Он только курточку скинул и как был, в трусах и майке, плескался около берега. – Видал, как я его обошёл-то?