– И я хочу! – я тоже стащил курточку. – До чего же хорошо! Мишка, а я сначала и правда испугался, что ты его в лесу оставить хочешь. И его я тоже немножко боюсь. Уж очень у него очки сердито блестят.
– Против солнца лежит, – объяснил Мишка. – Нравный старик. Сам с места сдвинуться не может, а сам ещё сердится. Ну, уж теперь тише будет. Я вот его не испугался. Нисколечко!
Уж это Мишка соврал. Но я и спорить не стал. Лучше лишний раз окунуться!
Не одни в тайге
Незнакомый старик молча взял фляжку, которую я ему протянул, молча поднёс её к губам, но рука его приметно дрогнула, и я с жалостью понял, как сильно хотелось пить и ему. Он пил медленно и долго, наконец, опустил фляжку, повернулся и заметил, что я за ним наблюдаю. Седые брови его опять нахмурились.
– Спасибо, – глухо сказал он. – Ну, а теперь рассказывайте, как вы сюда попали, путешественники.
– Мы… – начал было я и растерялся.
– Мы с завода, с Пашийского, – торопливо перебил меня Мишка. – Рыба на Северной здорово ловится. Так мы на Северную и шли. Рыбу ловить.
– Далеко за рыбой ходите. Ну и как? Наловили? – старик так пристально посмотрел на нас, что даже Мишка смутился: опустил глаза и отчаянно закрутил чуб.
– Мы… мы… заблудились немножко, – не выдержал я пристального взгляда.
– Немножко заблудились? Оно и видно. А долго ли блуждаете?
– Недолго. Три дня.
Мишка толкнул меня в бок. Ну, всё равно, попробовал бы сам соврать, когда вот так на тебя смотрят.
– Три дня. А еда у вас есть?
На этот раз старик посмотрел прямо на Мишку. Так ему и надо, пускай сам попробует ответить.
– Мы… вчера ели, – пробормотал Мишка. – То есть позавчера… хлеба немножко. А ещё думали рыбу ловить. Когда до реки дойдём. Вот и дошли…
Ни за что на свете Мишка не признался бы, а мы это уже оба поняли теперь, что шли мы не к реке, а вдоль реки, и если бы не встреча со стариком, мы, может быть, так и продолжали бы идти.
– Позавчера ели, – медленно повторил старик. – А почему еды так мало взяли?
– Мы взяли… только мешок потеряли, – объяснял Мишка.
– Умнее от вас ждать нечего, тоже путешественники нашлись, – совсем сердито заворчал старик. – Развяжи-ка мой мешок, – скомандовал он мне. – А ты – хворосту набери, костёр разложишь, – обратился он к Мишке. – Живо!
Мишка недовольно мотнул было головой, но что-то а старике было такое, что не послушаться его никак нельзя.
– Ну, а что бы вы ели, если бы до реки дойти не удалось? – повернулся он снова ко мне.
– Мы… подождали бы, – пробормотал я, протягивая старику его рюкзак. – Мы бы…
Но тут я замолчал, горло перехватило: из мешка старик вытащил большущий румяный сухарь.
– Подождали бы? – со странным выражением повторил старик. – Хорошо сказано. Вот, держите. (Сухарь с треском переломился пополам.) А потом я вам покажу, что в лесу толковый человек никогда с голоду не умрёт.
– Ммм, – только и смог я ответить: сухарь уже хрустел у меня на зубах. Мишка разломил свою порцию пополам и сразу засунул в рот одну из половинок.
– Спасибо, дяденька, – невнятно проговорил он.
Старик опять сдвинул брови.
– Меня зовут не дяденька, а Василий Петрович, – строго поправил он. – Жуй скорей да разводи костёр. Что? Спичек нет? Так вы, значит, совсем ничего на ели? Эх вы, рыболовы!
Старик сунул руку в карман и, поморщившись, вытащил большой складной нож. кусочек кремня и обгорелый ламповый фитиль в коробочке.
– В лесу со спичками нечего возиться, – сказал он, – всё снаряжение должно быть лесное. Дай мне кусочек бересты.
Положив фитиль на кремень, старик ударил по нему спинкой ножа и тотчас же раздул на конце фитиля крохотную краснеющую искорку.
– Ловко! – в восторге закричал Мишка. – Надо нам было такую штуку с собой забрать. Не ходили бы голодные.
Мишка проворно свернул трубочку из куска бересты, наполнил её лёгкими берестяными стружками, вставил в костёр, взял из рук старика тлеющий фитиль а в одну минуту раздул в трубочке весёлый огонёк.
– Ловко! – передразнил его старик, и мне показалось, что он совсем собрался улыбнуться, но раздумал. – Вешай котелок! А теперь идите вон на тот край полянки, видите – цветы зонтиками белыми? Это сныть. Нарежьте их стеблей, снимите кожицу – и в котелок. Да посолите. Соль в мешке, в коробочке. Тоже мне, путешественники!
– Не те, не те! – закричал вдруг опять старик и даже приподнялся и рукой замахал. – Болиголов это! Ядовитый!
Мишка, вытянув вперёд руки, держал два высоких стебля с белыми цветами и растерянно смотрел на Василия Петровича.
– Так они же одинаковые, – с недоумением выговорил он.
– Одинаковые, – раздражённо повторил старик. – Ну, понюхай, болиголов мышами пахнет. Укуси – вкус жгучий.
– Не нюхал, а знает, – удивился Мишка.
– А я ещё вижу, – обрадовался я, – красные крапинки у болиголова на стебле. А вот у этой, как её, крапинок нет.
– Молодец, – неожиданно ласково сказал старик, а Мишка немного надулся: он везде любил быть первым, а тут я его опередил.
Сныти на краю полянки было много, котелок мы сразу наполнили доверху. Скоро он аппетитно забулькал над огнём. Старик одобрительно кивнул головой.
– Теперь берите мою лопатку, – проговорил он. – Сухарей у меня в мешке на троих маловато, так мы лесной картошки наберём. Внизу, у реки, растут оситняк и рогоз, знаете их?
– Знаю, – обрадовался Мишка. – Рогоз, это у которого шишки такие, как бархатные.
– Вот-вот. И листьев на стебле нет, они от самого низа идут. И у оситняка – тоже, только наверху стебля у него не шишка, а цветы белые. Корневища у них толстые, их сварить можно или в золе испечь, как картошку. Они сейчас не такие вкусные, как весной или осенью, но всё равно есть можно будет. Вот нам и обед из двух блюд. Живо!
– Бежим, – быстро проговорил Мишка и подхватил маленькую лопатку, лежавшую около мешка. – Который лучше, Василий Петрович? – крикнул он на бегу.
– Оситняк, – ответил старик и закусил губу: он, видимо, сильно страдал, но не хотел этого показывать.
Мы быстро сбежали к реке. Под обрывом она делала крутой изгиб, и немного ниже по течению к ней подходило небольшое болотце. Оно всё заросло высокими болотными растениями.
– Вот этот – оситняк, – показал мне Мишка, – видишь, листьев на нём нет. А это – тростник, на нём листья до верха идут, про него старик ничего не говорил.
Мы вошли в неглубокую грязь болота, длинные толстые корневища, как змеи, лежали в ней, копать и выдёргивать их было легко. Мы быстро набрали и чисто вымыли целую кучу.
– Довольно, – весело крикнул Мишка, – наедимся досыта. Ну, и старик. Очки-то у него блестят, что волчьи зубы, а сам – молодец. Правильно я говорю?
– А кто он, как ты думаешь, Мишка? – спросил я, тогда мы уже взбирались на обрыв.
– Учёный какой-нибудь. Только зачем он в лес-то попал?
– Давай спросим.
– Ну да, спросим. Такого сердитого. Ну, бежим скорее. Как есть-то хочется!
– Василий Петрович, – тихо сказал я, подходя к костру. – Похлёбка уже готова.
Старик пошевелился и с трудом открыл глаза.
– Принесли? – спросил он. – Ну, закапывайте в золу, где погорячее. А похлёбку давайте сейчас есть, вот – сухари, по паре на каждого.
– Ложки в Мишкином мешке остались, – вспомнил я. – Как есть будем?
Мишка весело покосился на Василия Петровича.
– Ложки? В лавку сбегаем, новые купим.
Открыв нож, он подошёл к молодой берёзке с гладкой белой корой. Одна горизонтальная черта, на десять сантиметров ниже – вторая, ещё ниже – третья и две вертикальные – по бокам. В руках у Мишки оказались две белые шелковистые ленточки бересты. Руки у него так и мелькали. Одну полоску он свернул воронкой и край её всунул в расщеп короткой палочки.