Но насладиться радостью старика Мишке не пришлось. Он подходил к костру, высоко держа щуку на вытянутых руках, и вдруг остановился.
– Серёжка, гляди, чего это с ним? – сказал он растерянно.
Василий Петрович лежал лицом кверху, с широко раскрытыми глазами и дышал прерывисто и тяжело. Видимо, он нас не узнавал.
– Захворал совсем, – проговорил Мишка. – Вот те клюква-ягода.
– Захворал, – испуганно повторил я. – Мишка, что же нам делать?
– За водой сходить, – решил вопрос Мишка. – Над ним стоять – немного поможет, а мы его ухой накормим – сразу поздоровеет.
Вытащив из кармана складной нож на цепочке, Мишка разрезал щуке брюхо и вдруг громко вскрикнул.
– Мишка, что ещё случилось? – испугался я.
– Она уж наобедалась, гляди!
Из разрезанного живота щуки выглядывала щучья голова поменьше.
– Свою же подружку заглотила. А может и та кого слопала? – проговорил Мишка. – Да и недавно, щука-то вовсе свежая. А ну, поглядеть – она может тоже пообедала?
Острый Мишкин нож прошёлся по животу проглоченной щуки, и что ж? Из него вывалился окунь немного поменьше,
– Удивление, – покачал головой Мишка, – ну, ладно, некогда забавляться, надо уху варить. Этих-то кидай дальше, они нам негодны.
Щуку Мишка вычистил быстро, вода в котелке забулькала, в воздухе вкусно запахло ухой, а мы в нерешительности стояли около Василия Петровича, не решаясь с ним заговорить.
– Мишка, а вдруг он умрёт? – сказал я в неожиданно всхлипнул.
– Не болтай вздора, – проговорил вдруг сердитый голос. Я так и взвизгнул от радости, а Мишка не удержался – свистнул и тут же зажал рот рукой.
– Василий Петрович, мы щуку какую поймали, – заговорили мы наперебой, – давайте скорее уху есть. Голову хотели сварить, так в котелок не влезла.
Мишка на радостях подставил разинутую щучью пасть к самому лицу больного, но тот равнодушно взглянул на неё и отвёл глаза.
– Пить, – невнятно сказал он, жадно схватил кружку с водой, но не допил, уронил, и глаза его снова закрылись.
– Он нас ночью своим пальто закрыл, а сам так лежал, вот и простудился, – заметил я.
– Нравится так, потому и лежал, – заворчал неукротимый старик, но тут же голос его перешёл в неясное бормотанье и умолк.
Мы постояли около него ещё немного и осторожно, на цыпочках, отошли к костру.
– Мишка, что же делать? – сказал я с отчаянием,
– Есть, – решительно заявил он и опустился на землю. – Кончай всё, ему ещё сварим, жарко – до вечера щука всё равно не продержится. Завтра ещё наловим, может ему тем часом полегчает.
Мишка замолчал.
– А может его бросим, а по речке домой дойдём? Одни! – проговорил он через минутку каким-то странным голосом и даже отвернулся немножко, но я почувствовал, что он за мной пристально следит.
– Мишка, что ты? – от удивления я чуть не выпустил из руки большой кусок рыбы. – Что ты говоришь?
Мишка встряхнул головой и потянулся к котелку, который отставил было в сторону.
– И наломал бы я тебе, кабы ты по-другому ответил, – сказал он. – На проверку это я, какой ты есть товарищ. Кончай уху, травы ещё нарвём, ему чтобы лежать помягче. Корешков ещё накопаем, а то на одной рыбе далеко не уедешь.
– Зовёт! – перебил его я и вскочил с места. – Василий Петрович, вы что сказали?
– Воды согрейте, – медленно проговорил старик. – Нога горит очень. – Он закрыл глаза, поморщился и, видимо сделав большое усилие, снова открыл их. – Дорогу знаете? – отрывисто спросил он. – Домой, на Пашийский завод?
– Ещё чего! – отозвался Мишка, сразу впадая в прежний самоуверенный тон. – Как по шнурку выйду. У меня глаз…
– Сюда-то вы не очень по шнурку шли, – перебил его старик, и глаза его на минуту блеснули прежним насмешливым огоньком. – Или узлом шнурок-то завязывали? Ну, да отсюда проще: по реке дойдёте. Только прямиком для сокращения идти не пробуйте.
Старик помолчал.
– Ступайте домой, ребятки, – договорил он мягче. – Мне воды оставьте побольше, еды не надо. А я вам план нарисую, как меня найти – для тех, кто искать пойдёт. Найдут легко. Только… пусть поторопятся, с ногой у меня плохо.
Мы посмотрели друг на друга. Я заметил, что у Мишки дрогнули губы. Мне тоже дышать стало трудно.
– Не пойду! – упрямо сказал вдруг Мишка и даже ногой топнул. – Поправитесь – вместе пойдём. Кто вас тут кормить будет?
Брови старика грозно зашевелились и начали сдвигаться.
«Рассердился», – подумал я и испугался, но тут же решился: – И я не пойду! – сказал я, но топнуть не посмел. – Мы вам палку вырежем, потом и пойдём все. Я так не могу, как же вы один тут останетесь?
– Стой! – крикнул Мишка и хлопнул меня по плечу. – Уж я всё придумал. Доктора нужно? Нужно. Я один и пойду на завод. А ты здесь останешься, что надо, Василию Петровичу делать будешь. Ладно?
– Один? – спросил я, и мне даже жарко стало, но тут же я спохватился: – Останусь! Иди, Мишка. Только, – тут я на минутку запнулся. – Только ты, Мишка, очень скоро придёшь? С доктором?
– Без меня всё решили и устроили, а я у вас вроде куклы? – сердито заворчал было Василий Петрович и даже попробовал приподняться. Но я с удивлением заметил, что сердится он не так, как вчера, и даже как будто и не сердится вовсе. – Вместе идите, говорю, – продолжал он с усилием. – Вы не понимаете, почему так нужно, а я понимаю, – договорил он каким-то странным голосом.
И тут Мишка завёл руку за спину и ущипнул меня так крепко, что я чуть не вскрикнул.
– Хорошо, дядень… то есть Василий Петрович, – сказал он послушно, я даже рот открыл от удивления. – Мы только корешков наготовим: вам оставим и себе возьмём. Мы вашу лопатку возьмём. Можно? Поворачивайся, Серёжка!
Спустившись с обрыва к реке, Мишка с размаху воткнул лопатку в землю.
– Когда болен кто крепко, нипочём ему перечить нельзя, – серьёзно проговорил он. – Ты ему не говори. Серёжка, а пойду я один. Ему и воды тут подать надо и всё. А я уж быстро махну, дня через два назад вернусь. Не сомневайся!
Я кивнул головой.
Мы работали быстро, но молча, говорить не хотелось.
Вернувшись к костру, наложили в горячую золу такой запас корневищ оситняка, что его хватило бы Мишке на неделю. Потом доварили и разделили щуку. Наконец, когда всё было сделано, Мишка завязал мой плотно набитый мешок и вскинул его на спину.
– Ну, – сказал он и крепко закрутил левой рукой хохол, – коли что, Серёжка, уж так.
– Так, – ответил я и кивнул.
Короткий этот разговор был нам обоим понятен.
– Пойду! – сказал Мишка отрывисто, повернулся, перешёл поляну и, не оглянувшись, исчез в кустах.
Я постоял, посмотрел ему вслед, поцарапал зачем-то ногтем кору дерева, возле которого стоял, и обернулся. Недалеко под кустом видна была неподвижная, прикрытая тёмным пальто фигура…
Я помедлил ещё минуту и, наклонившись, принялся усердно рвать траву, чтобы сделать помягче постель Василию Петровичу.
Разгадка страшной ночи
Я уговорил Василия Петровича съесть немного ухи и рыбы кусочек и даже чай заварил из земляники, кисленький и очень вкусный. Больную ногу я несколько раз обкладывал свежими листьями подорожника, положил её повыше на охапку свежей травы. В хлопотах я и не заметил, как наступил вечер, даже о Мишке не очень думал. Пора было гасить костёр и ложиться, но уж очень красиво бегали по веткам золотые искорки, и я всё продолжал подбрасывать в костёр сухие ветки валежника.
Вероятно, это нравилось и Василию Петровичу: он часто открывал глаза и поворачивал голову к костру. Но мне казалось, что больше он смотрит не на костёр, а на меня.
– Серёжа, – заговорил наконец Василий Петрович, – о чём ты думаешь?
Я немножко смутился, – а если он смеяться станет?