Все по-армейски выполнили команду "кругом", а Борис остался с командиром, который, обнаружив, что некто вышел из повиновения, не просто рассердился — пришел в тихое бешенство. Если в электричке его глаза были маслинами во льду, то теперь в них были лед и пламень одновременно.
— Механик, тебя что-то не устраивает? — В его угрожающем голосе клацнула сталь, а за спиной командира нарисовались Помор и Брахман — хмурые и убедительные. Брахман еще поигрывал соломинкой в сжатых губах. — Еще не поздно соскочить.
Борис испугался, что сейчас он потеряет разгневанного Кэпа так же легко, как ненароком обрел. Он опустил глаза и сквозь зубы проговорил:
— Извини, Кэп. Меня все устраивает.
Мимо продефилировала, отряхивая испачканные пальцы, грациозная Кира. Герыч проволок ящик с инструментами, который ему вручил водитель, а Клепа, отбросив бычок, уже отстегивал борт. Живописные, как цыгане, туристы облепили грузовик, и Кэп вместе со всеми приколачивал доски, рассыпавшиеся в труху. Участвовал даже Игорек — взлетел в кузов и, морща нос, выкидывал на дорогу тряпье, от которого летела удушливая пыль. Бездельничал только Виктор Иванович: оседлал рюкзак, напялил детскую кепочку в мелкую клетку и закурил.
— Витя, — окликнула его Кира. — Купи яблочек.
Виктор Иванович закусил сигарету, оторвал зад от поклажи и протопал к площади, где купил у старушки кучку замызганного пепина шафранного в рябинах парши. Потом долго хлопал себя по карманам и пересчитывал мелочь.
Работа спорилась; сильные и ловкие руки за полчаса реконструировали безнадежную рухлядь, преобразовав в нечто обманчиво пристойное. Девушки помогали, чем могли; заботливая Никуня сбегала с термосом в вокзальный буфет, и лишь Лима шугалась прохожих, будто в тетеньках с авоськами или в патлатых подростках, которые мели асфальт клешами, ей чудился загадочный муж. Наконец погрузились и поехали. На лавках трясло, и туристический табор растекся по кузовному периметру, амортизировав вибрацию рюкзаками и палатками. Вдоль улиц, где грузовик поворачивал на перекрестках, мелькали старинные здания с рельефными рустами, но потом за бортом потянулись поля, уходящие в небо ровными рядами; один лишь раз попалось село — ободранная колокольня, избы с резными наличниками, ворота жалкого рынка, кирпичный коровник с неизбежным декором — красным орнаментом "МИФИ", украшавшим серый фасад. Опять наползли тучи, запахло сыростью; ветер бил в лицо, и Галя накинула капюшон. Борис видел, что она прячет глаза, — то, что казалось простым в электричке, теперь, когда они вдвоем лежали на чьем-то "колобке" с прицепленным котелком, она будто жалела, что опрометчиво позвала с собой первого встречного.
Пока попутчики спасались от ветра и немилосердной тряски, кутаясь в ветровки и куртки, лишь Кэпу все было нипочем — он сидел спиной к дороге, откинув голову, и его львиную гриву полоскало по ветру, точно пиратский флаг. Одной рукой он обнимал гитару, а к другой припала похожая на растрепанного котенка Лима.
— Не в первый раз к нему сбегает, — негромко пояснила Галя. — Муж, видите ли, рисовать не дает. Кэп у нас бог Аполлон — покровитель искусств… Кирку стихи писать заставляет, Лимку — малевать… Я не знаю, я человек темный… но если что-то нарисовано, то нарисовано. Художник Иванов двадцать лет картину писал, а палочки-крючочки… одним движением ноги — извините…
— А его жена? — спросил Борис стынущим голосом. Галя усмехнулась.
— Подвинется… по гроб жизни ему благодарна — от бывшего избавил, — она смотрела на битый, изуродованный наездом дорожный знак на повороте и не заметила, что Борис вздрогнул. — Там странная история… мужиков много с придурью, но тот особенный был. Диван и телевизор — без ящика не жил, любую передачу смотрел, не то что футбол… вплоть до "Ленинского университета миллионов".
Обнадеженному Борису помнилось, что произошла ошибка, все перепуталось, и Кэп — это не Кэп, и женщина с бархатным голосом — не его бывшая жена… во всяком случае, он телевизор смотрел редко, а передачу "Ленинский университет миллионов" не включал никогда и вряд ли хоть раз в жизни видел полностью. Но он тут же отбросил экзотическую версию. В любом случае — путь, на который его толкнул случай, он загадал себе пройти до конца.
Перестало попадаться даже одиночное жилье. По сторонам дороги за канавами, поросшими густым сорняком, все шли поля до горизонта. Водитель съехал на обочину, остановился, выпрыгнул из кабины, хлопнул дверцей и задымил папиросой.
— Справа картошка, — он махнул рукой. — Слева кукуруза.