— Не извѣстно-ли вамъ, по какому случаю вздумалось такъ, вдругъ, вашему капитану напиться, и одинъ онъ при этомъ пилъ, или съ кѣмъ-нибудь?…
Изъ сообщеннаго затѣмъ Софрономъ Артемьичемъ оказалось, что онъ тогда же, получивъ приказъ барина "насчетъ козъ", передалъ его капитану, и тотъ съ мѣста тронулся было итти въ Брусаново. Но управляющій пригласилъ его зайти съ нимъ предварительно въ контору "забрать" Дениса — и письмо, полученное наканунѣ въ Трубчевскѣ, на почтѣ, на его, капитана, имя. Такъ они тутъ вдвоемъ и пришли въ усадьбу. Денисъ былъ на селѣ, гдѣ онъ новую избу себѣ ставитъ. Софронъ Артемьичъ послалъ за нимъ, а капитанъ получилъ письмо свое и съ нимъ сейчасъ и ушелъ. Посланный въ Денису вернулся часа черезъ три, съ извѣстіемъ, что старику пришибло бревномъ колѣно и что онъ двинуться не можетъ. Тогда Софронъ Артемьичъ послалъ конторщика верхомъ въ Дерюгино найти капитана и сказать ему, чтобы онъ Дениса не ждалъ. Конторщикъ проѣзжалъ мимо его сторожки, услыхалъ, что кто-то "рычитъ", — слѣзъ и вошелъ; глядитъ:- сидитъ на землѣ капитанъ, пустой предъ нимъ штофъ, а самъ онъ, "обѣими руками за голову взявшись, ревмя реветъ." Конторщикъ даже испугался и поскавалъ назадъ донести управляющему, — послѣ чего тотъ и отправился туда самъ и "долженъ былъ выслушать тѣ слова, опосля которыхъ онъ, не желая дать замарать свою честь, какъ угодно Валентину Алексѣичу, а будетъ требовать, для впримѣра прочимъ, чтобы того мерзавца судья непремѣнно засадилъ…"
Коверзневъ все время слушалъ, обернувшись лицомъ въ окну и глядя на облака, на синіе просвѣты неба, сіявшаго сквозь ихъ капризно-мѣнявшіяся очертанія…
— Вотъ что, сказалъ онъ, когда тотъ кончилъ, — позовите вы его во мнѣ!
— Кого это-съ? озадаченно спросилъ управляющій.
— Капитана.
— Помилуйте, Валентинъ Алексѣичъ, да онъ по сю пору не въ своемъ видѣ,- какъ это учитель у васъ французъ, когда вы маленькіе были, мусье Ляфишъ, говорилъ:- кошонъ-кошономъ въ грязи лежитъ-съ и по сей часъ въ своей сторожкѣ.
— Ну, такъ когда онъ "въ свой видъ" придетъ.
— Слушаю-съ! по нѣкоторомъ молчаніи выговорилъ Софронъ Артемьичъ, заключивъ изъ выраженія лица барина, что онъ не допуститъ возраженій.
IV
На другой день утромъ, Коверзневъ просматривалъ у себя конторскія книги, когда его итальянецъ, которому предварительно отдано было имъ на это приказаніе, вошелъ съ докладомъ, что "l'uomo detto" (означенный человѣкъ) ждетъ въ передней.
— Просите его сюда.
Дверь отворилась на половину и, въ образовавшееся узкое отверстіе, бочкомъ проскользнуло плотное туловище капитана — и тутъ-же остановилось у этой, поспѣшно замкнутой за собою, двери.
Коверзневъ поднялъ глаза. Капитанъ отвѣсилъ ему почтительный поклонъ.
Онъ глядѣлъ на него спокойно и прямо, — все съ тѣмъ-же, очевидно, привычнымъ ему, печальнымъ выраженіемъ лица, которое замѣтилъ Валентинъ Алексѣичъ при первой встрѣчѣ съ нимъ. Только лице это теперь какъ бы поопухло, и глаза были мутны. Но онъ, видимо, приложилъ все стараніе привести себя въ должный порядокъ: приглаженные въ вискамъ волосы еще лоснились отъ обливавшей ихъ воды, вѣникъ замѣтно тщательно прошелъ по его бѣдной, очень бѣдной, но акуратно закутанной крестьянской одеждѣ; огромныя, мускулистыя руки, будто бы два красно-сизыя пятна, скрещавшіяся надъ фуражкою, которую держалъ онъ передъ собою, — были чисто вымыты…
— Садитесь! отвѣчая на его поклонъ, сказалъ Коверзневъ. Тотъ, какъ бы безсознательно, качнулся впередъ, — но не двинулся далѣе.
— Садитесь, прошу васъ, повторилъ Валентинъ Алексѣичъ мягкимъ, но настойчивымъ голосомъ, указывая рукою на стулъ, у противоположной его собственному креслу стороны стариннаго письменнаго стола, съ изящною бронзовою отдѣлкой, за которымъ занимался онъ.
Капитанъ такъ неслышно подошелъ къ указываемому мѣсту, что Коверзневъ невольно обратилъ на это вниманіе:
— На немъ сапоги есть, и онъ ихъ даже только-что дегтемъ смазалъ, подумалъ онъ, — но подошвы подъ ними сомнительны!… И его охватило вдругъ безконечное чувство жалости къ этому человѣку, такъ глубоко "опустившему себя", какъ выражался господинъ Барабашъ.
Онъ неотступно слѣдилъ за нимъ взглядомъ, пока наконецъ капитанъ не рѣшился сѣсть на кончикъ указаннаго ему стула.
Но, когда онъ сѣлъ, съ опущенными глазами и судорожно комкая фуражку въ своихъ огромныхъ ручищахъ, Коверзневу на мигъ самому сдѣлалось непріятно:- "я будто судить его собираюсь", пронеслось у него въ мысли…