— Да и я по собакам понял, что дело неладно, — перебил его портной Коста. — Всю ночь лаяли, точно взбесились. Я сразу понял, что это неспроста…
— Как он только пролез, убей его бог, худой, должно быть, как щепка. Туда, пожалуй, и добрый кулак не всунешь.
— И верно! Если бы не осмотрели камеру, то и не поверишь, что он ушел.
— А что ее осматривать? — бросил Радисав. — Он уже в другом округе.
— Вы что, не были в камере? — сердито спросил начальник.
— А что проку… — начал оправдываться Радисав, но добрая сотня голосов не дала ему договорить.
— Еще не осмотрели камеру! Не отпирали! Да он, братец, еще; там сидит…
— Тут и ребенок не пролезет!
— Отворяй! — крикнул начальник, и вся толпа повалила к арестантскому помещению.
Радисав отпер замок и распахнул дверь настежь. Сквозь пролом врывался утренний свет. С первого же взгляда все убедились, что внутри пусто. Перед дырой в камере ни одного кирпича, ни одного куска штукатурки. Ясно, что стену ломали снаружи, что поработало тут наверняка немало людей и что дело тут весьма серьезное.
Исправник тотчас понял, что, пойдя на этот шаг, Джюрица поставил себя вне закона, оставалось лишь непонятным, почему понадобилось проламывать стену. Ведь не закованному в кандалы Джюрице не раз представлялась возможность бежать, если он уж на такое решился. А из того факта, что стену проломили и освободили Джюрицу другие, он сделал вывод, что придется, очевидно, иметь дело с большой бандой, которой понадобился человек, поставивший себя вне закона, и которая нашла такого в лице Джюрицы. Но опять же, зачем проламывать стену? Только раскусив этот орешек, можно было захватить все нити в свои руки. Но тот, кто задал эту головоломку, не оставил достаточных данных для ее разрешения.
Уездный начальник отправился с приставами в канцелярию и принялся составлять донесение в округ, а приставы взялись поспешно строчить приказы в Кленовицкую общину, откуда был родом Джюрица, а также во все соседние общины: «дабы вышеуказанного Джюрицу Драшковича, елико возможно, разыскать, изловить и под надежным конвоем, крепко связанным, препроводить в уезд». Стражники, как только приказы были написаны, сели на коней и поскакали во весь опор.
Между тем у пролома собрался весь город. Судили, рядили, как это могло произойти, хотя почти все отлично знали, чьих рук это дело. Возник даже занятный спор между кузнецом Марко и одним толстенным портным.
— Слушай, какой кулак, что ты несешь! Да я могу туда пролезть! — крикнул Марко.
— Даже голова твоя, братец мой, не пролезет, — возразил портной.
— Сколько даешь, а?
— Чего там давать?.. Знаю, что не сможешь.
— Марко хочет биться: об заклад! Браво, Марко, — заголосили любопытные зрители.
— Я-то хочу, да он артачится!
— Почему, кто сказал? — воодушевился портной. — Давай на кофе!
— Берегитесь, господин Мита, как бы вам не погореть на такой огромной биржевой спекуляции! Еще обанкротитесь из-за этого кофе! — воскликнул аптекарь, а слушатели от такой остроты чуть не лопнули со смеху.
— Ладно, спорим! — ответил ему Мита. — Но самое меньшее — на окку[9] вина.
Разглагольствования продолжались до тех пор, пока солнце не припекло и не напомнило хозяевам, что лавки еще не открыты. Огромная толпа разбилась на небольшие группы, которые продолжали толковать об утреннем событии и дальше, но уже более смело и откровенно, чем перед тюрьмой.
А Джюрица, перебежав с Вуйо (прочие соучастники разошлись кто куда) улицу и оставив позади речку, углубился в лес и только там почувствовал себя как рыба, метнувшаяся с горячего песка в воду. Когда они порядком удалились от городка, Вуйо остановил Джюрицу.
— Ну, а сейчас придется нам расстаться: я пойду налево, по долине и урочищу, а ты шагай направо, до косогора; а оттуда по косогору прямиком к моему дому, только не теряй ни минуты и гляди, чтобы никто тебя не увидел.
— А не лучше остаться мне в лесу? Часа за два, за три дошел бы до Рудника…
— Так одни зайцы делают, а лисица похитрее, она чуть только почует опасность, забирается в нору. Сейчас самое надежное убежище — мой дом. К тому же я не говорил тебе… у меня найдется укромное местечко. А теперь ступай да поторапливайся.
Молодой парень свернул в лес, но едва лишь удалился настолько, что перестал слышать и видеть своего спасителя, на него внезапно напал неописуемый страх: пугал каждый сухой куст, каждый пень, приводила в ужас шуршавшая под его стремительно бегущими ногами прошлогодняя листва. Джюрица походил на зверя, попавшего в облаву. Его пугало биение собственного сердца. Внезапно остановившись, бледный как смерть Джюрица напряженно прислушался: ему показалось, будто где-то неподалеку затрубила труба, настоящая военная труба, только тоном повыше. Постояв секунду, другую, он наконец сообразил, что звенит у него в ушах. Такая досада взяла на себя, но его тут же подхлестнули еще более тревожные мысли. Ему чудилось, что вот-вот грянет из-за куста выстрел, просвистит пуля, и он прямо чувствовал, как она вопьется в грудь. Потом вдруг увидел, как жандармы и стражники на конях продираются сквозь густой кустарник. Джюрица в ужасе огляделся и, убедившись, что его морочит собственный страх, побежал во всю мочь дальше.