— Альма, да ты что же, не узнала меня? Альмушка!
Но собака меня, конечно, узнала. Она прилегла к земле, виновато глядела в глаза, виляла своим обрубком хвоста; она как будто просила простить её, но шляпу всё-таки не отдавала.
— Можно, отдай, отдай, — разрешил хозяин.
Тогда Альма весело взвизгнула и охотно разрешила взять мне её поноску.
Я погладил собаку. Она смотрела на меня так же ласково и дружелюбно. Но я чувствовал, что теперь она нашла своего настоящего хозяина, которому будет повиноваться во всём.
— Умница пёсик, — сказал я. И мне не было больше обидно, что Альма так легко променяла меня на другого. Ведь тот, другой, вырастил, воспитал, обучил её, и ему одному она отдала навек всю свою преданность и любовь.
«ПЕРЕДЫШКА»
От деревни до ближайшего леса дорога шла через широкое поле. Идёшь по нему в летний день — солнце печёт, жара. Кажется, конца-краю нет этому полю.
Но как раз на половине пути у самой дороги росла зелёная развесистая берёза.
Кто бы из леса в деревню или обратно ни шёл, обязательно сядет и отдохнёт в прохладной тени под старым деревом.
И так это славно бывало: кругом всё поле даже блестит от солнца, а под густой берёзой свежо, прохладно. Над головой зелёные листья шумят, будто зовут присесть и передохнуть немножко.
Вот и прозвали эту берёзу местные жители «Передышкой».
Ранней весной только пригреет получше солнце, а Передышка уже зазеленела, стоит среди поля нарядная, сплошь усыпанная клейкими молодыми листочками.
А осенью Передышка становилась вся жёлтая. Подует ветер, и полетят с дерева золотые листья.
Целые стаи перелётных птиц садились передохнуть на берёзу.
И так уж, бывало, заведено, из года в год, много лет: человек ли идёт из леса в деревню, птица ли откуда-то издали прилетит — для всех берёза посреди поля отдыхом служит.
Но вот однажды осенью возвращались ребята домой с вязанками хвороста. Дошли до берёзки и, как полагается, отдохнуть уселись.
Кругом по-осеннему неприютно: поле пустое, серое, давно уже с него хлеб убрали, только сухое жнивьё жёсткой колючей щёткой торчит. А у самой дороги картофельные гряды темнеют. Ботва на них почернела, дожди да ветры прибили её к самой земле.
Посидели ребята немного под деревом, а потом кто-то из них предложил: «Давайте костёр разведём, погреемся и картошку в золе испечём».
Сказано — сделано. Наломали сухих палок из хвороста, стали костёр разводить, а он не горит, ветром огонь задувает.
— Постойте! — кричит один мальчуган. — Тащите-ка сучья к берёзе. Вон у самых корней будто печурка, там уж костёр не задует.
Так и устроили.
С тех пор ребята приладились между корнями берёзы костёр разводить, картошку печь. И огонь разжигать было очень удобно: надерут коры с той же берёзы, она жарко горит, в один миг костёр разгорится.
Всю кору внизу с дерева поободрали. А между корнями огонь выжег большую чёрную дырку — настоящую печь.
Наступила зима. Ребята перестали ходить в лес.
Всё кругом — и поля и леса — засыпал снег. Посреди белого поля виднелась одна только берёза. Её ветви обледенели, покрылись инеем. И, когда утром вставало солнце, берёза казалась нежно-розовой, будто нарисованной тонкой кистью на синем фоне морозного неба. Только внизу, у самых корней, по-прежнему чернела обугленная дыра. Но и она теперь не очень была заметна — снаружи её слегка припорошил снег.
Но вот и зима прошла. Потекли ручьи, запестрели в поле проталины, всё кругом зацвело, зазеленело.
И только одна Передышка в эту весну не покрылась густой зелёной листвой. Она стояла голая, потемневшая. Ветер поломал у неё сухие ветви и оставил лишь крючковатые толстые сучья.
— Засохла наша берёзка, не будет теперь Передышки, — говорили в деревне.
А потом однажды приехали на дрогах люди с топором и пилою, свалили сухое дерево и увезли на дрова.
Остался от Передышки один только пень, а внизу под ним — чёрная обугленная дыра.
Шёл как-то раз лесник из деревни к себе в сторожку, и ребята с ним тоже шли в лес по ягоды. Дошли до середины поля. Жарко, а укрыться от солнца негде, один пень у дороги торчит.
Поглядел на него лесник, рукой махнул.
— У кого ж это, — говорит, — хватило совести Передышку сгубить? Выжгли дыру у самых корней да ещё всю кору со ствола ободрали…
Стыдно стало ребятам. Вот ведь они что по незнанию наделали. Переглянулись между собой и рассказали обо всём леснику.
Тот покачал головой.
— Ну, — говорит, — что было, того не воротишь, а теперь надо вам вашу вину исправлять.
Ребята обрадовались. Только как же её исправить?
— А вот как, — сказал старик, — осенью приходите ко мне в сторожку. Выкопаем мы молодых кустов да берёзок, всю дорогу ими обсадим.
Так и решили. Было это лет десять назад.
А теперь от деревни до леса вся дорога деревьями и кустами обсажена. А посредине пути торчит старый широкий пень.
В этом месте по-прежнему все садятся передохнуть. Сидят кто на пне, а кто просто так, на земле, под тенью густых молодых берёзок. И это место зовётся по-прежнему «Передышка».
ЛЕСНЫЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ
С утра было холодно, накрапывал дождь. Но после обеда тучи вдруг разошлись, выглянуло солнце, и опять стало совсем тепло.
Серёжа забрал поскорее удочки, банку с червями и побежал к своему приятелю Вите звать его на рыбную ловлю.
С Витей они встретились по дороге. Тот бежал с удочками к Серёже.
— Вот это здорово! — обрадовались оба. — У нас всё согласованно. Чтоб без промедлений!
И мальчики, подмигнув друг другу, весело направились за деревню к реке.
Твёрдая, будто укатанная, дорожка юркнула в густые заросли ивняка. Ребята не без труда пробрались сквозь цепкие ветви на берег.
Река раскинулась перед ними широкая, полноводная.
— Смотри, Витя, вода совсем синяя, — сказал Серёжа. — Это всегда так бывает к осени.
Витя тоже взглянул на синюю реку, на первые жёлтые листья, плывущие возле берега, и хмуро ответил:
— Да, лето прошло. Прощай теперь купание, рыбалка…
Мальчики слазили под большой ивовый куст, достали оттуда два самодельных весла, отвязали стоявшую под ракитой плоскодонную лодку и поплыли вверх по реке к заветному местечку под крутояром. Это место было им хорошо знакомо. Там брались крупные окуни, а иной раз попадали подлещики.
Добравшись до крутояра, рыболовы опустили на дно вместо якоря тяжёлый камень на верёвке. Лодка сразу остановилась, слегка покачиваясь от медленного течения воды.
Пока Витя не спеша развязывал свои снасти и надевал на крючки насадку, Серёжа уже закинул две удочки.
— Да не копайся же ты! — нетерпеливо сказал он приятелю.
Наконец и Витя тоже всё наладил, закинул удочки, и оба, усевшись поудобнее, стали ждать поклёвки.
Не упуская из виду своих поплавков, ребята в то же время поглядывали по сторонам, на широкий, уже по-осеннему хрустально чистый простор реки. Её левый берег, который подмывала вода, был крутой, облесённый. Старые разлатые берёзы и сосны точно спускались по глинистому откосу к реке. Они хватались за выступы берега крючковатыми обнажившимися корнями. Тут же, на рыхлых глинистых оползнях, примостились какие-то кустики. Всё было ещё зелёное, и только вдали, на самой излучине, будто огонь костра в безветренный день, ярко краснел одинокий куст рябины — первый вестник наступающей осени.