- Да, господин кардинал.
- А вы лично давали ему пожертвования деньгами?
- Да, господин кардинал.
- Вот видите, брат Маркус, вы лжёте! - на лице кардинала расплывалась довольная предвкушающая улыбка, - ваши прихожане свидетельствуют против вас!
- Господин кардинал, - мужчина продолжал сохранять спокойствие, - свидетельство действительно, только если свидетельствующая поклянётся перед господом нашим, что она не лжёт.
- Эльза, поклянись, что ты не лжёшь, - кардинал продолжал улыбаться.
- Я не лгу, господин кардинал.
- Эльза, - Маркус обратился к замершей склонившейся в глубоком поклоне женщине, - клятва должна приноситься не кардиналу, а богу. Повторяй за мной. Я, носящая имя Эльза, перед лицом господа нашего клянусь...
Женщина тихо, но отчётливо, слово в слово, повторяла за братом Маркусом слова клятвы.
- ...Что всё сказанное здесь про брата Маркуса - правда. Если же я солгала и незаслуженно оклеветала брата Маркуса - то гореть моей душе в аду во веки вечные, и не помогут моей душе ничьи молитвы, даже молитвы господина кардинала... Что же вы замолчали, госпожа Эльза?
- Я не могу... Если я это скажу, то гореть мне в аду...
- Почему же гореть? Разве вы солгали?
- Да... Я не могла ослушаться... Господин кардинал заставил меня, пригрозив...
- Спасибо, Эльза, что вы нашли в себе смелость признаться, что господин кардинал заставил вас солгать...
- Да что вы себе позволяете! - лицо кардинала перекосила гримаса ненависти.
- Я только позволил открыться правде.
- И какой же правде, позвольте поинтересоваться?
- Мой приход давно не приносит церкви денег. Прихожане являются верными последователями господа нашего, да прославится имя его во веки веков, что и подтверждали многочисленные проверки, присланные вами с целью найти хоть что-то, чтобы сместить меня и посадить на приход своего человека. Недавно вы пообещали этому человеку, что приход в ближайшем будущем будет его, для чего сфабриковали против меня обвинения в ереси и заочно приговорили к казни через сожжение на костре. Решение принято на совете епископов вчера вечером, все бумаги подписаны, осталось только придать убийству видимость законности.
- Да, - с лицом, покрывшимся красными пятнами от злости, кардинал растерял остатки спокойствия, - я лично подписал приказ о вашей казни. И знаете, почему? Такие, как вы - враги церкви. Скрываясь под маской благочестия, вы разваливаете церковь, своими мыслями и идеями уничтожая её изнутри! А ведь церковь - один из оплотов порядка в мире, без церкви мир погрузится в пучину анархии и мракобесия! Пасторы в обмен на пожертвования вселяют в души людские веру в заповеди божии. Паладины церкви, существующие за счёт пожертвований, огнём и мечом поддерживают веру в бога!
- Да, тут как раз вы правы, говоря о способе получения мзды. Церковь, огнём и мечом насаждая веру в бога и обязанность сбора пожертвований, давно изжила себя, став паразитом на теле народа. Высокими словами о боге церковь прикрывает свои грязные дела по захвату власти и отъему денег у простого народа. Не такой мир мечтал увидеть господь наш.
- А вы знаете, о чём мечтал господь? Как будет мир жить без церкви?
- Хорошо будет жить. Вера в бога в душах людских не будет зависеть от таких, как вы. Мир станет чище. Люди устремятся к богу, стремясь стать лучше и мудрее. Ведь господу нашему нужны друзья и соратники, ему не нужны рабы. Создавая людей по образу и подобию своему, господь надеялся, что в будущем люди вырастут, достигнув уровня бога, и он не будет так одинок. Это и будет рай. А ад... Если господь бог разочаруется в нашем мире и увидит, что его старания обрести друзей и соратников не увенчались успехом - он уничтожит своё творение и создаст другой мир, учтя предыдущие ошибки. Новый мир, возможно, будет лучше и чище нашего, но нас с вами в нём уже не будет. Возможно, господь бог и возьмёт некоторые души в новый мир, а вот остальные, не оправдавшие его надежд, будут уничтожены вместе со старым. Так гончар, вылепив неудачный кувшин, сминает его, пока глина не застыла, и из получившегося комка лепит новый кувшин, лучше предыдущего. И будет уничтожать неудавшиеся творения до тех пор, пока не создаст шедевр. Наш мир пока - как тот кувшин, и от нас зависит, застынет ли глина или господь сомнёт наш мир в ком, уничтожит, дабы на его месте создать очередное своё творение, ибо господь - творец, а не рабовладелец. Такие, как вы, упорно толкают наш мир к гибели, в ад, и всё меньше и меньше рождается людей, у которых частица творца горит настолько ярко, чтобы превратиться в костёр. Моя частица разгорелась достаточно, чтобы я знал - я не погибну, но возрожусь после смерти в другом теле. Нынешнее тело моё завтра будет сожжено, но сжечь мою душу вы не сможете. Мне жаль, господин кардинал, но ваша душа настолько черна, что после смерти вашего тела она будет уничтожена. Для вас это будет ад. Я плохо вижу будущее, но ваше могу предсказать[4]. Завтра, после церемонии моего сожжения, вы почувствуете себя плохо. Потом у вас отнимется левая рука и левая нога. Затем, парализованный, вы потеряете способность говорить и упадёте в обморок. Посчитав вас умершим, вас похоронят заживо. Вы умрёте в муках, кардинал, умрёте в ясном сознании, но не имея возможности пошевелить руками и ногами и не в силах сказать ни одного слова. Вы умрёте, понимая, что навсегда исчезаете из этого мира - отягощённая злом душа ваша не сможет переродиться и погибнет. Вы слишком много грешили, и чаша терпения господа нашего переполнена. Прощайте...
В нашем мире возможно всё...
Если же кто-то вам скажет,
что что-то невозможно -
значит, он просто
недостаточно сильно этого хотел...
Глава 1
Андрей неподвижно сидел на пригорке у излучины реки, скрестив ноги в позе лотоса и отстраненно наблюдая за садившимся в густые сибирские ели солнцем. Закат пламенел багряными отблесками на небольших облаках, редкими кучками рассыпавшихся по закатному небу. Конец лета выдался необычайно жарким, в душном неподвижном воздухе стоял терпкий аромат разнотравья. С пригорка открывался достойный кисти художника вид на бескрайнюю тайгу, легкими зелеными волнами огибающую сопки и скрывающуюся за горизонтом. Внизу, под пригорком, на песчаной косе покачивался на волнах полувытащенный на берег и привязанный к колышку, чтобы не унесло течением, большой надувной темно-зеленый катамаран. За спиной уже стояла небольшая двухместная палатка и горел в предусмотрительно выкопанной ямке костерок, обложенный несколькими каменными окатышами. На костре в закопченном котелке булькала уха, разнося по полянке ароматные запахи пшена, специй и вареной рыбы. Легкий дымок теплым потоком поднимался вертикально вверх, чтобы в синей закатной вышине рассеяться без остатка. Летний день уходил, природа, убаюканная тишиной, засыпала, и Андрей наслаждался последними минутами уходящей безмятежности. Темнеющее на востоке небо с редкими проявляющимися звездами уже мостило дорогу ночи. Пройдет ещё немного времени, и вслед за ушедшим солнцем над вершинами елей пронесется первый порыв прохладного ночного ветерка, а значит, надо будет вставать, идти снимать с костра горячую наваристую уху, ужинать и ложиться спать, чтобы с первой утренней прохладой вынырнуть из палатки в зябкий рассветный туман, доесть остатки остывшей ухи, помыть в прохладной речной воде котелок и ложку, уложить их в специальную сумку в катамаране и, закрыв глаза, с головой нырнуть в прохладную черную воду...
Утро прошло так же, как и все предыдущие на протяжении последних двух недель. Традиционное купание освежило, прогнав остатки сна, короткий яростный десятиминутный заплыв против течения разогрел мышцы, к окончанию купания слегка гудящие от нагрузки, и Андрей снова занял место на пригорке, сев на излюбленное место и повернувшись лицом на восток, скрестив ноги и положив на них руки ладонями вверх. Ритуал встречи солнца, как и ритуал его проводов не изменился ни на йоту за две проведенные на этом холме недели. Вдали от цивилизации, один на один с дикой природой, Андрей медитировал, сливаясь с миром, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Забыться в единении с природой - что может быть прекраснее? Холодные капли воды стекали по обнаженному телу, не успевая высохнуть в прохладном утреннем воздухе, собираясь в ложбинках на кубиках пресса, перевитых жгутами мышц предплечий, и в лужице на примятой траве под неподвижным телом.