Когда все расселись, оказалось, что обеденный стол занимает почти всю столовую. («Эта скатерть досталась от вашей бабушки, — сказала близняшкам Линда. — А пятно получилось из-за того, что ваша тетя Делия поставила туда миску с карри. Ей было все равно, она была любимицей вашего дедушки, она с такими вещами обращается, как будто они из магазина Вулворта».) Вокруг стола разместилось двенадцать стульев, по пять с каждой стороны и по одному во главе и в конце стола. Поступило предложение пригласить Элеонору, но Сьюзи не захотела, чтобы перед свадьбой за столом было тринадцать человек, а когда они позвонили Рамсэю, никто не ответил.
— Кортни, сядь, пожалуйста, посередине, — попросила Делия. — Пол, ты сядешь рядом с Кортни.
Но Кортни, очевидно, хотела сидеть с Кэроллом, поэтому Пол оказался между близняшками, и они были в восторге. Остальные остались стоять, продолжая обсуждать то, о чем начали говорить еще в гостиной, — о больной руке мистера Ноулса.
— Разве папа не говорил всегда то же самое! — воскликнула Элиза. — Он говорил, что хотел бы иметь справочник по болям. По тем симптомам, с которыми к нему обращаются люди, например «у меня в желудке как будто булькают пузырьки пепси-колы» или «моя спина ноет и как будто спорит со мной»!
— Дрисколл, ты сядешь с Линдой, — распорядилась Делия, но молодой человек был увлечен беседой, не сводя глаз с Элизы, и подтянул к себе стул рядом со Сьюзи. Делия сдалась.
— О, просто присаживайтесь, — предложила она Нату, и старик остался, где сидел, как раз там, где она и планировала его посадить, — справа от себя.
— Возьмите риса, — она протянула ему миску и крикнула остальным: — Все остывает!
Затем Делия велела:
— Пол, возьми себе, пожалуйста, риса и передай его дальше. Эй, все! Садитесь!
Все сели как по команде. Казалось, что они растеряли запал, и возникла пауза, во время которой Пол с громким стуком уронил на стол ложку. Подросток смущенно улыбнулся и поднял ее. Нат спросил:
— Кто-нибудь из вас видел фотографии Сэведжа?
Взрослые повернули к нему вежливые внимательные лица.
— Жил в девятнадцатом веке, — объяснил он. — Работал на влажной эмали, насколько я представляю. Это мне напомнило фотографию, которую он снял в конце жизни. Там показан накрытый к рождественскому ужину стол. За столом сидит сам Сэведж в окружении пустых стульев, ждет свою семью. Там перед каждой тарелкой лежат серебряные столовые приборы, даже перед детским высоким стульчиком, все готово. И когда я смотрю на это фото, я не могу избавиться от мысли, что вот так оно лучше всего, и потом все только покатится под гору. Приедут сыновья и дочери и начнут ссориться из-за ерунды, и шикать на детей из-за того, как те ведут себя за столом, и вспоминать обиды, которые им пришлось терпеть в течение пятнадцати прошедших лет, и какой-нибудь малыш обязательно начнет капризничать, отчего у всех только прибавится головной боли. — Нат произнес это, и его голос дрогнул. — Только в этот момент, когда щелкнул затвор объектива, ничего этого еще не произошло, и стол выглядит, как праздничный стол из чьей-то мечты, и старый Сэведж сидит такой счастливый и такой, как бы это сказать, такой…
Старик больше не контролировал свой голос, поэтому он закрыл глаза дрожащей рукой и склонился над столом.
— Это так неожиданно! — прошептал он своей тарелке, пока Делия растерянно похлопывала его по руке. — Простите меня! Извините!
Все притихли. Потом Нат выпрямился, пожав плечами.
— Ха! Думаю, у меня послеродовая депрессия. — Он вытер глаза салфеткой.
— У Ната — малыш, которому три недели, — объяснила остальным Делия. — Нат, вы бы не хотели…
— Ребенок? — воскликнула Линда, не веря своим ушам.
Сэм сказал:
— Линда, я думал, Нат — это твой друг.
— Нет, мой, — возразила Делия. — Он живет на Восточном побережье, и у него совсем недавно родился сын, чудесный мальчик, если бы вы только его видели.
— Самое большое безрассудство, которое я когда-либо в жизни совершал, — хрипло проговорил Нат. — О чем я только думал? О, не то чтобы я это планировал, но… почему я все не бросил? Думаю, я верил, что это — мой шанс наконец стать хорошим отцом. Наверное, именно так, иначе почему я решил, что это будет девочка? Видите ли, все мои остальные дети — девочки. Я, должно быть, думал, что могу заново все это пережить и на этот раз все сделать правильно. Но я такой же вспыльчивый с Джеймсом, каким был с девочками. Такой же резкий, такой же нетерпимый. Почему он не может засыпать по режиму, почему он плачет когда попало… о, самое лучшее, что я мог бы сделать для этого ребенка, — это отправиться на четвертый этаж.