Идеальный рэйв — это когда наркотик и музыка работают в одном направлении: тогда чувствуется, что вся толпа составляет единый живой организм. Наркотик постепенно размывает четкую грань между реальным и ирреальным, между «моим» и «их», в то время как гипнотическая музыка с ритмом в 130–140 ударов в минуту трансформирует сознание.
В книге «Экстази: пишется с буквы Э» Саундерс, в прошлом хиппи, описывает, как он в первый раз принял экстази на рейв-вечеринке:
Тимоти Лири
«Я начал танцевать, как обычно, следил за своими движениями, наблюдал, как танцуют остальные. Я отдавал себе отчет, что мне за тридцать, что старше меня здесь никого нет. Затем незаметно для себя я расслабился, расплавился в танце, почувствовал себя частью единого целого. Мне не нужно было следить за собой. Меня любили здесь таким, какой я есть. Что бы я ни делал — все было уместно. Каждый был самим собой. Все будто праздновали свое освобождение от условностей нашего нервного общества. Каждый радовался своему личному «пространству». Я легко мог посмотреть в глаза любому человеку — никто не отводил взгляда. Никто не разговаривал, люди танцевали, не касаясь друг друга. Лишь иногда следовало мимолетное объятие. Но я чувствовал себя частью единого целого. Это было некое религиозное, возвышающее чувство единства, которое до этого мне доводилось ощутить лишь один раз…».
Виртуальная реальность
Техно-музыка также свидетельствует об изменившемся восприятии новых технологий. Рок традиционно тянулся ко всему первозданному и первобытному: основа музыки была самой что ни на есть простой, музыканты подозрительно относились к компьютерам, базам данных и синтезаторам. Воспитанное на компьютерных технологиях новое поколение было свободно от всех предрассудков. Как было раньше? Подросток бренчал на гитаре перед большим зеркалом гардероба. На смену ему пришел подросток с синтезатором и начиненным сэмплами компьютером. Не получив ни одного урока музыки, он может красть звуки у богатых и знаменитых и создавать собственные фонограммы в тиши своей спальни. При этом он фанатеет от виртуальной реальности, киберпространства и компьютерных сетей.
Многим «пионерам» «силиконовой долины» сейчас за сорок. В 60-х годах они были хиппи. Сегодня эти граждане мира во многом идеализируют компьютеры: виртуальная реальность открывает широкие горизонты для разума. Информационные сети сулят свободный доступ в любой уголок мира, свободу слова и мировое единство. Мир электронных кабелей, прежде устрашавший и наводивший на мысль об «обесчеловечивании человека», ныне кажется «своим и родным». Чтобы знать, что происходит в этом кибермире, вы читаете не «Роллинг Стоун», не «Спин», а «Мондо 2000» или «Вайерд», в которых можно найти интервью с техно-исполнителями, авторами киберпанка и хакерами. И вот уже техно воспринимается как музыка будущего.
Техно встречается с язычеством
«Язычество» и техно соединились благодаря движению «Новая Эра», созданному теми, кто перерос эпоху панка и попытался вернуться к музыке хиппи. Речь идет о «крастиз».
«Крастиз» — с косичками, в грязных «битых» джинсах, в мартинсах и с собаками злобного вида — тусовались в заброшенных домах, принимали участие в движении «Новая Эра», наведывались в Стоунхэндж и на ежегодный фестиваль в Гластонбэри.
Субкультура «крастиз» резко отличалась от одержимых модой танцоров-рэйверов. Однако, когда речь шла о нарушениях закона, обеим группам не было равных. «Путешественники» (travellers), устраивавшие настоящие битвы с полицией за право собираться в Стоунхэндже, нашли союзников в лице рэйверов: тех тоже немало беспокоила полиция. Когда в 1994 г. британское правительство опубликовало закон об общественном порядке, две молодежные группировки объединились в протесте. «Путешественники», более политизированные и вооруженные идеалами хиппи, обрели новый источник вдохновения в транс- и техно-музыке, — комментирует Элике Шарки в газете «Гардиан». — Молодые гедонисты-рэйверы увлеклись психоделическими наркотиками и мистицизмом, стали активно участвовать в пропагандистских политкампаниях и агитировать за контркультуру. Создавшаяся ситуация уже дала свои результаты — в социальной структуре появляются трещины».