— Я собираюсь сделать то, чего никогда не ожидал от себя. Я закрываю свою колонку.
— Из-за истории Равендена? — спросил Элдон Смит.
Макдейл хмуро кивнул.
— Какая это могла быть сенсация! — сказал он, качая головой. — Но она отправляется на помойку. Я не могу взять на себя такое после этой маленькой проповеди.
— Думаю, мы все согласны, товарищи, — сказал Шалоне из «Утреннего письма», председатель собрания. — Уверен, у нас у всех одинаковые мысли и чувства в отношении профессора Равендена. Я слышал похоронные проповеди лучших в стране, но ни одна еще так глубоко не западала мне в душу. Если мы напечатаем историю о птеранодоне да еще и с подтверждениями из интервью очевидцев, это серьезная вещь. Но как же профессор? Мы должны спасти его от самого себя. Никаких упоминаний о птеранодоне. Это ясно?
Возражений не было. Постепенно ажиотаж вокруг этой новости спал, и за все время ни одно упоминание о «дикой теории» профессора не всплыло на страницах газет.
Прошло несколько дней, но дело так и не сдвинулось с места, и вскоре репортеры поклонились профессору Равендену и уехали обратно в Нью-Йорк. С тех пор профессор часто удивлялся, почему, когда он выступает на публике, все газеты страны обращаются к нему с каким-то особенным почетом и порой в своих статьях ссылаются на его слова больше и серьезнее, чем на высказывания других, более выдающихся ораторов. Он просто не знает, насколько мал мир журналистики и как широко и быстро распространяются по нему «инсайдерские новости».
Из журналистов последним уезжал Элдон Смит. Он ехал на вокзал вместе с доктором Колтоном, и по пути у них состоялся занимательный разговор.
— Вы удовлетворены тем фактом, что Уолли обвинили во всех произошедших смертях? — спросил репортер.
— Нет, не удовлетворен, — ответил доктор. — Вся картина в целом выглядит не полной. Слишком много упущений. Хотелось бы верить в профессорского птеранодона.
— Из-за следов, котоые показал вам Уолли?
— Не только. Просто порассуждать о слабых сторонах теории о том, что во всем виноват Уолли. Первое: зачем ему признаваться только в некоторых убийствах?
— В этом нет ничего необычного.
— Но вы когда-нибудь имели дело с таким же честным убийцей? Каким образом вы собираетесь приписать хоть какую-то роль в смерти Петерсена этому фокуснику? Он просто не мог точно метнуть нож в той непроглядной тьме.
— Полагаю, это могло произойти еще на корабле, до того, как мужчину отправили к берегу на спасательном круге.
— Показания моряков опровергают это. Но хорошо, пусть это пока будет так. К что насчет овцы? Зачем ему было ее убивать?
— Для еды. Он же жил там где-то в холмах, ему нужно было хоть чем-то питаться.
— И в испуге сразу убежал, даже не попытавшись унести с собой тушку? Ну допустим, логично. Теперь перейдем к тому, что сбросило моего брата с лошади. Вероятно все это могло быть вызвано воздушными змеями Эли, по крайней мере мне так представляется. Их ветром разнесло в разные стороны, и зигзагообразный полет свел с ума несчастную кобылу. А после они погнали ее до обрыва, и животному ничего больше не оставалось, как прыгать вниз.
— Я так не думаю, — сказал Элдон Смит. — В действительности этого вообще не могло быть.
— Не могло? Почему это?
— Доктор Колтон, вы когда-нибудь просматривали заметки о погоде в ту ночь?
— Нет.
— А я смотрел. Ветер был юго-восточный. Ваш брат находился не более чем в миле от южного берега. Мистер Эли в это время стоял на севере от пляжа Саунд, практически по направлению ветра. Итак, каким образом могли воздушные змеи Эли с ветром долететь до вашего брата и тем более так сильно его побеспокоить?
Колтон покачал головой.
— Более того, — продолжил репортер, — когда кобыла понеслась навстречу своей смерти, она бежала прямо против ветра. Так что никакие не змеи ее встревожили.
— Справедливо. Но тем не менее я не вижу ни одной причины, по которой Эли не мог вдруг перейти мыс и пустить своих змеев со стороны океана.