И все же порой опускаются руки. Единственный глаз устает. Идешь по лестнице и, ставя ноги на ступеньки, поднимаешь то выше, то ниже, чем нужно. Кидаешь камешек и не можешь его поймать... Постепенно я привыкаю "глубинно" видеть одним глазом. "Медицина" убеждается в этом. Но решить, летать мне или нет, она не берется. Предлагается собрать "консилиум" из авиационных специалистов. Они должны определить, могу ли я пилотировать самолеты...».
Сергей Николаевич никогда не давал характеристик летчикам-испытателям - при Маргарите Карловне, по крайней мере. Другое дело -летчикам-спортсменам, аэроклубовцам, он же был судьей многих соревнований высшего уровня. Единственным исключением был, кажется, Алексей Гринчик. К нему у Анохина было особое отношение. Маргарита Карловна считала, что его роль в возвращении мужа к испытательной работе может сравниться, пожалуй, лишь с ее собственной ролью. Это он не только тренировал Анохина в "объемном видении" одним глазом в Алупке, но убеждал и убедил в том, что возможен и необходим его возврат к испытательной работе.
Достигнутые с помощью Гринчика результаты были удивительны, хотя и недостаточны для того, чтобы ответственные люди могли решиться выпустить Анохина в самостоятельный полет. Медики не без колебаний согласились принять окончательное решение о судьбе летчика - лишь после практической проверки комиссией, составленной из летчиков. Анохин должен был практически доказать им свою способность пилотировать самолет, главным образом на взлете и посадке, когда требуется особенно точный глазомер. "Ну, поехали!", -теперь, после полета Гагарина, эта фраза стала крылатой. В ноябре 1945 г. ее очень буднично произнес начальник летной части ЛИИ Даниил Степанович Зосим. Он, а также Алексей Николаевич Гринчик и Виктор Леонидович Расторгуев, известные летчики-испытатели, вошли в комиссию, которой было поручено проверить, способен ли тов. Анохин С. Н. после операции (удаление левого глаза) пилотировать самолет...».
Анохин мастерски выполнил взлет, полет по кругу и посадку на самолете Ли-2. Комиссия, на которую переложили ответственность медики, дала "добро" на продолжение работы Анохина в качестве летчика-испытателя...
Гринчик погиб вскоре - на глазах Анохина - при испытаниях первенца реактивной авиации нашей страны - истребителя МиГ-9. Кстати, тогда, может быть, впервые в своей жизни Анохин вслух произнес, что в критической ситуации, в которой оказался его товарищ Гринчик, он управлял бы машиной иначе, чем он, и постарался бы спасти машину и себя. Свидетелем этого, совершенно необычного для Анохина порыва был стоявший с ним рядом и также наблюдавший последний полет Гринчика П. И. Казьмин.
"Сережа очень переживал, - вспоминала Маргарита Карловна, -когда разбился Гринчик. Он никогда никого не ругал. А Гринчика -ругал ужасно. За то, что он так увлекся показом возможностей МиГа-9...". "Говорят, - спросил я Раценскую, - что Сергей Николаевич тут же по горячим следам после гибели друга сказал, что он вышел бы из положения, в котором оказался Гринчик. Правда ли это?" «Да, -ответила Маргарита Карловна, - так и было. Для меня это тоже было неожиданно, и я спросила Сережу: "А может, это наглость - так говорить?.." "Нет, это урок для летчиков! Ведь у нас нет таких доскональных разборов причин происшествий, как в учебной авиации, с выводами для летчиков. У нас эти разборы связаны, в основном, с техникой" ...».
Яков Ильич Верников был убежден, что из ситуации, в которой оказался Гринчик, не нашел бы выход никто. Даже Анохин, которого как летчика он ценил выше всех. Яков Ильич, кстати, считал выдумкой рассказ И. И. Шелеста, будто Анохин говорил именно ему, Верникову, что на месте Гринчика спас бы машину и себя. Об этом Яков Ильич говорил мне незадолго до своей смерти.
Такой же точки зрения - о практически невозможном спасении Гринчика - придерживается А. А. Щербаков. С ними согласен Н. Г. Щи-таев: "Опыт пилотажника в перевернутом полете мог, конечно, пригодиться. Но самолет продолжал вращаться! Его нечем было остановить. Вот пример: в 1987 г. в тренировочном полете перед авиасалоном погибла на Як-54 опытная спортсменка... У нее заклинило элерон в отклоненном положении. Ее вогнало в штопор и крутило. Ничего она сделать не могла. Похоже на то, что было у Гринчика. У Гринчика высота была метров 300 - 400, и он шел в пикирование. Как он мог уйти от земли?...".
Щитаев работал с Гринчиком на "Тандерболте" (в испытаниях, связанных с определением летно-технических характеристик этого самолета) и хорошо знал летчика: "Летал он здорово. Очень веселый, очень жизнерадостный был человек. И отличный летчик. Помню, кто-то разбился или сел вынужденно. Так он сходу взлетел на По-2 осмотреть, что там случилось, и взлетел со струбцинами на элеронах. Развернулся, управляя рулем направления, и сел. Сняли струбцины, и он полетел снова. Был очень грамотным и толковым летчиком. Готовил диссертацию к защите...".
И все же рассказы о том, что Анохин после того, как Гринчик погиб, заметил, будто он в этой ситуации спас бы себя и машину, - не выдумка. Известно, что эту тему обсуждали Анохин с Громовым, и Михаил Михайлович не сомневался в возможностях Анохина. О том же мне говорил Ф. И. Бурцев: "Анохин, и годы спустя после гибели Гринчика, был уверен, что, оказавшись в ситуации Гринчика, сумел бы спасти машину и себя. Объяснение этому он давал простое. Для человека, имевшего большой опыт перевернутых полетов было бы совершенно естественно сделать то, чего не сделал Гринчик, не имевший опыта перевернутых полетов. Гринчик делал проход на малой высоте. Вдруг машина стала медленно накреняться. Когда она перевернулась на спину, нос машины устремился к земле, через мгновенье она врезалась в землю, взорвавшись. Анохин был убежден, что в момент, когда машина перевернулась на спину, он, естественно, отдал бы ручку от себя. Он не сомневался, что точно так же поступил бы не он один, но многие, имевшие опыт перевернутых полетов. Такое суждение он не считал хоть как-то обижавшим Гринчика...".
В том же уверен, в частности, и П. И. Казьмин, сам слышавший подобное высказывание от Анохина. В подтверждение правоты Сергея Николаевича он вспомнил, как выкрутился в схожей ситуации другой очень сильный пилот: «Когда у Федорова Жени-Вани на посадке выпустился один щиток, а второй - нет, его тоже начало крутить. Так он не растерялся, не стал бороться с креном, а "добавил", перекрутил машину вокруг ее продольной оси, успел в этот момент убрать щитки, и спокойно сел! Да, он бесподобно пилотировал! Об этом случае мне рассказывали, сам я не видел... Но я помню, что было такое! Это подтверждает справедливость слов Анохина... Но Гринчик-то не был пилотажником! Он и в аэроклубе как пилотажник особенно-то не блистал. Его отличал на удивление сильный характер. А вот особой тонкости в пилотировании - нет, он не показывал! Мы были в одном аэроклубе, он на год раньше меня закончил его. Анохин, конечно, прав: если самолет оказался на спине, так чего проще - отдай ручку! И дальше крутись, отходя от земли, с набором...»
- То есть Вы не видите в этом никакого бахвальства Анохина?
- Нет! Абсолютно никакого!
Можно заметить некоторое упрощение ситуации. Во-первых, самолет непрерывно вращался, он же не остановился в перевернутом положении на спине. Во-вторых, самолет был уже без элерона, он оторвался...
...Леонид Иванович Тарощин, в ту пору старший летчик-испыта-ель ЛИИ (этот пост летчики занимали тогда по очереди), рассказывал мне, что после длительного лечения комиссия не допустила Анохина к полетам. В конце концов, они слетали сначала на По-2 без каких-либо замечаний со стороны Тарощина. Потом то же подтвердилось на "яке", на спарке - все было нормально. Дали соответствующее заключение медицинской комиссии, и она разрешила Анохину летать в качестве испытателя...
Вновь замечаем, что одно и то же событие нередко видится окружающим по-разному. Первый вылет Анохина после потери глаза, по словам третьего очевидца, Арсения Дмитриевича Миронова, состоялся все же на самолете Ли-2. Он был выполнен им безукоризненно, в присутствии небольшой группы специалистов ЛИИ, с первой взлетно-посадочной полосы...