— Глаза разбегаются. — Марк схватил туфли лимонного цвета. — Сколько это?
Приказчик с карандашом за ухом наблюдал за публикой, кричал:
— Цены написаны, выбирайте сами, товары продаются по случаю.
— Нам не сюда, — сказал Аминодав.
По чугунной лестнице поднялись на второй этаж. Здесь публики было мало, и приказчики ходили в черных фраках.
— Мосье, — обратился пахнущий духами приказчик к Марку, — помочь вам?
— Мосье — художник, — на ломаном французском языке сказал Аминадав, — мосье выберет на свой вкус.
Марк выбрал фиолетовый пиджак, малиновый жилет, зеленые брюки и желтые туфли.
— По-моему, прекрасно, — сказал он, вертясь перед зеркалом.
На площади Большой Оперы в нарядной толпе сновали барышники, предлагали билеты.
— Однако дорого, — сказал Аминодав, осведомившись о цене. — Публичный дом вдвое дешевле, а об удовольствии еще можно поспорить. На кого попадешь. В прошлый раз я попал на японку...
— Нам сюда, — сказал Шагал, оглядываясь, не слышит ли кто Аминодава.
— Ах, служебный вход, — сказал Аминодав, — это хорошо. У тебя здесь знакомства? Послушай, Марк, не познакомишь ли ты меня с какой-нибудь балериной? Балерина, конечно, будет стоить дорого, и может оказаться, что впустую потратишь деньги...
— Вам к кому, мосье? — спросил дежурный в проходной.
— У меня пропуск от мосье Нижинского, — сказал Шагал.
— Проходите, — заглядывая в бумаги, сказал дежурный.
— Что сегодня показывают? — спросил Аминодав, когда шли каким-то длинным коридором.
— «Видение Розы», — ответил Марк. — Это балет.
— Балет из еврейской жизни?
— Почему из еврейской?
— Как же, Роза, помнишь в Витебске Розу Князевкер? Меня к ней сватали, а теперь к ней сватают Зуси, который работает учеником у ее отца, парикмахера.
— Нет, тут имеется в виду цветок, — сказал Марк.
Вышли за кулисы, откуда видна была сцена, разрисованная красным и розовым.
— Красное и розовое, — сказал Марк, — значит, Бакст где-то недалеко.
— Здесь очень красиво, — сказал Аминодав. — Смотри, — он указал тростью, — та балерина, ты не можешь меня с ней познакомить?
— Я с ней сам не знаком, — сказал Шагал, — прошу тебя, не указывай тростью.
— Ах, прости, я понимаю, высшее сословие, манеры, но все-таки, может быть, я ей поправлюсь... Конечно, не для того, чтоб жениться... Мой отец, портной Шустер, в любом случае был бы против. Ноги у нее красивые, но, наверно, глупа как пробка.
— Не знаю, я с ней не разговаривал, — едва сдерживая раздражение, сказал Шагал.
Подошел Нижинский, обнял за плечи.
— Рад тебя видеть, — сказал, — пришел к Баксту?
— Пришел на тебя посмотреть, — сказал Шагал, — и кое-что Баксту показать, кое-какие акварели.
Нижинский начал листать папку.
— Замечательно, — сказал он, — глаз отдыхает после всех этих застоявшихся, изманерничавшихся рисунков.
— Никто не покупает, — печально говорит Шагал, — никому это не нужно.
— Придет твое время.
— Спасибо за утешение, Ваца, но тебе легко говорить. Твое время пришло, а мне уже больше двадцати.
— Богу богово, а кесарю кесарево, — улыбается Нижинский и поворачивается к сцене, где его ждет балерина Карсавина.
Подходит Бакст.
— Постой, Ваца, подожди. — Заботливо поправляет у Нижинского широкий шейный платок, потом поворачивается к Шагалу и, поздоровавшись, говорит: — Так вы все-таки приехали.
— Лев Самойлович, — смущенно говорит Шагал, — я все-таки приехал и даже принес вам свои новые акварели.
— А помните, что я вам не советовал ехать в Париж? — говорит Бакст. Помните, я вас предупреждал: на мою помощь вы рассчитывать не должны.
— Помню, Лев Самойлович.
— Извините, что я вмешиваюсь, — подходит Аминодав, — но, пока у Марка есть друзья детства, он всегда может рассчитывать на их помощь. Разрешите представиться, Аминодав Шустер, коммерсант, — и протягивает руку. Бакст нехотя пожимает ее. — Марк еще в Витебске хорошо рисовал, он очень хороший художник. Когда-нибудь весь мир это поймет. Посмотрите картину, которую я у него купил за приличные деньги, а у меня рука легкая. — Он разворачивает рулон, холст пуст. — Ах, бывают ошибки, — смущенно говорит Аминодав, — но ты мне нарисуешь что-нибудь на этом... А вы, — обращается он к Баксту, — насколько я понимаю, тоже художник. Нет ли у вас чего-нибудь веселого? Я люблю веселые картины. В «Обществе наций», это такой замечательный бордель, на стенах висят очень веселые картины. Не хотите ли, господа, туда вместе со мной за мой счет? У меня там знакомства, как у Марка в опере, и мне всегда дают самых свежих девочек.