Мне приходилось слышать от журналистов, бежавших без оглядки из редакций, где они работали:
– Да разве там можно высказывать свои мнения? Там требуется говорить, что угодно хозяевам и департаментским вдохновителям газеты!
Это во всех областях.
Нигде на искусство «потрафлять» нет такого спроса, как в Петербурге. И что удивительного, что в области театра лакеи, для которых «потрафлять» – профессия, имеют наибольший успех?
Я вовсе не хочу петь дифирамбов покойным Сетову или Лентовскому.
В то время, как они держали летние театры в Петербурге, они, конечно, находились в двоюродном родстве с богинями драмы и музыки. Драма и музыка приходились им только «кузинами по оперетке». Но они были в родстве с искусством.
И они выписывали для лета Цукки[10] и Дель-Эру[11].
А теперешние лакеи «знакомят» Петербург летом только с «demi-mondaines» [12], умеющими полчаса стоять на голове.
Те были артисты и держали театры.
Если бы Лентовскому предложить выписать «просто demi-mondaine» и поставить ее в своем театре вверх ногами для привлечения публики, Лентовский дал бы за этот совет советчику по уху или просто, но нехорошо бы выругался, глядя по настроению и по бенедиктину.
Если бы то же самое предложение сделать Сетову, папа Сетов понюхал бы табачку и сказал:
– Знаете, mon cher[13], со мной однажды был презанимательный случай в этом же роде. Знаете, подхожу я однажды, по глупости, к одному антрепренеру и предлагаю: «А что бы вам, mon cher, выписать, вместо артисток, просто девиц, которые бы, без всяких слов, стояли перед публикой на головах? Многие бы ходили смотреть?» Знаете, mon cher, что мне ответил этот антрепренер? Он сказал мне: «Пошел прочь, мерзавец! Я держу театр, а не скверный дом!» Вот, что мне ответил, mon cher, антрепренер на мое дурацкое предложение. Благодарю вас за совет, mon cher.
Даже Рауль Гинсбург, – хотя он теперь и пишет на карточках «маркиз», – имел некоторую совесть, конечно, не тогда, когда он рассказывал, как командовал французской армией!
Даже Рауль Гинсбург! Если бы какая-нибудь mam'zelle Фу-Фу[14] предложила ему:
– Знаете что, cher маркиз! Хотите я, без дальних фраз, без лишних слов, возьму и встану на сцене вверх ногами, – и все!
Даже Рауль схватился бы за голову:
– Знаете что, chère petite![15] Доставьте это удовольствие мне и моим друзьям из прессы в отдельном кабинете! Но на сцене… Сцена, чтобы черт ее побрал, все-таки имеет свои требования. Что мы с ней ни делаем, но все-таки она, дьявол, имеет свои условия! На сцене… На сцене это, с горем вам говорю… нет, нет! Уйдите и не искушайте! На сцене это невозможно!
Потому что все-таки и Рауль Гинсбург, хотя и зарабатывал свой хлеб когда-то тем, что строил рожи, но все же делал это на сцене и держал все-таки театр.
А теперешний антрепренер лакей и держит крытое помещение, где «потрафляет».
– Сил Исаич! Что бы вам выписать в ваше учреждение Фу-фу!
– А из какех она?
– Так, вообще… «живет»… Ну, и на сцене может.
– Девица стало быть?
– «Demi-mondaine».
– Что ж, эти самые «деми» – товар ходовой. Мы не гнушаемся. Поет что?
– Нет, она ничего не поет. А просто, так… Выйдет на сцену, станет, не сказав дурного слова, вверх ногами и стоит так даже по пятнадцати минут. Гениально!
– Стыд, стало быть, всякий потеряла? Что ж, сыпь, можно! Ежели, впрямь, подолгу вверх ногами стоять будет – потрафит, и учрежденья не замарает!
Уровень петербургской публики вообще не высок. Это вы можете видеть особенно ясно, когда петербуржцы шатаются за границей.
Не всякий петербуржец, бывавший в Париже, бывал в Comédie Franèaise. Но всякий знает наизусть репертуар «Ambassadeurs», хотя по разу был в Marigny, Horloge, Moulin Rouge, Casino de Paris, а в «Олимпии» [16], когда там какая-то дама раздевалась, изображая «первую ночь новобрачной», – всякий был даже 2 раза.
И особым пристрастием «по этой части» отличаются петербургские дамы. Здесь это неловко. Но зато, попавши за границу, они «наверстывают потерянное» и таскают мужей по кафешантанам с утра до ночи.
Даже «утренники» в Париже посещают.
– В чужом отечестве что ж стесняться!
Один чешский писатель даже с ужасом мне рассказывал:
10
11
16