Влас Михайлович Дорошевич
Летний тенор[1]
* * *
Он был моим соседом по даче.
Я сидел на своей террасе и пил чай, он – на своей и был углублен в фотографии.
Неожиданно он повернулся ко мне и спросил:
– Вы пописываете в газетах?
Я поклонился и отвечал:
– Да.
Он снисходительно кивнул головой:
– Можете написать, что тенор Аполлонов приехал и нанял себе дачу!
Я поклонился:
– Благодарю. Но я не по этому отделу.
Он посмотрел на меня с сожалением:
– Ах, вы не пишете музыкальной критики?!
И, не кивнув мне, повернулся, запел какие-то рулады и ушел в комнаты.
На следующий день он протянул мне карточки и сказал:
– Вот!
Он подошел к палисаднику и подач. Я подошел к палисаднику и взял.
– Вы были в цирке гимнастом? – с интересом спросил я, увидав фотографии.
Он снисходительно улыбнулся:
– Это так, для психопаток! Видите, специально в будуарном формате! В матросской рубашке с декольте. С обнаженными руками. Весь в трико. У вас тут в столице масса психопаток. Будут приставать!
– Да, психопаток, говорят, очень много.
Он улыбнулся самодовольной улыбкой. Я подал карточки:
– Благодарю вас!
– Возьмите. При вашей газете есть эти… как они называются… с картинками…
– Иллюстрированные приложения?
Он кивнул головой:
– Они самые. Редакция потом будет искать моих карточек.
Я поклонился:
– Благодарю вас. Когда редактор начнет искать, я у вас попрошу!
Он кивнул головой, запел руладу и пошел прочь. Назавтра он спросил меня:
– Запаслись билетом?
– Куда?
Он посмотрел удивленно:
– А на открытие! Сегодня открытие.
– Нет.
Он с сомнением покачал головой:
– Рискуете не достать.
– Ну, что ж! Я в опере, собственно, ничего не понимаю.
Он небрежно окинул меня взглядом:
– Может быть, я возьму «do».
– Когда?
– Сегодня вечером.
– А может быть, и не возьмете?
Он отвечал небрежно:
– Глядя по настроению. Я посмотрю мою публику. Может быть, я ей возьму мое «do», a может быть, и нет!
Он презрительно пожал плечами:
– Дело летнее. Мы, артисты, смотрим на это, как на отдых. Как на шалость.
– Вы уже пели в столице?
– В первый раз. Я делал Италию.
– Как?
– Я проделывал Италию. Пел во Фраскати[2], – это около Рима. В Кастеллямаре[3], – это около Неаполя. В Комо[4], – это около Милана. В Калабрии[5], около Реджио, со мной презабавный случай был. Пою «Пророка», – успех колоссальный. Особенно зрители в первом ряду. В энтузиазме. Биссирую. Выхожу во втором акте, – весь первый ряд пустой. Оказывается, их арестовали в антракте!
– За шум?
– Да нет! За то, что накануне кого-то на дороге ограбили и зарезали!
– В каких театрах приходится петь! А в России где изволили подвизаться?
– В России я сделал Стародуб[6]!
– Ах, Стародуб это вы сделали?
Он хитро прищурился.
– А вы что? Слышали? Там с женой местного губернского предводителя дворянства…
– Разве в Стародубе есть губернский предводитель дворянства?
Он утвердительно кивнул головой:
– Был!
– Скажите!
Два дня я его не видал, а на третий он вышел утром на террасу и ласково сказал мне:
– Здравствуйте, сосед!
– Доброго утра!
Он посвистал и прошелся.
– Может быть, вы контрамарку в театр хотите?
– Благодарю вас, некогда.
– Может быть, для знакомых кого?
– И знакомых таких нет!
– А то бы взяли! Всегда сколько угодно.
– Благодарю вас.
Дня через четыре я как-то попал в сад.
«Пойду послушать соседа!»
В театре сидел я, рецензент нашей газеты, рецензент другой газеты, рецензент третьей газеты, рецензент четвертой газеты, один околоточный, другой околоточный, знакомая капельдинера и господин с билетом, смотревший на пустой театр боязливо.
Дело было летнее.
Дирижёр скатал в руке какой-то шарик и кинул музыканту в скрипку.
Музыкант громко выругался.
Весь оркестр с удовольствием расхохотался.
Придворные дамы непринужденно разговаривали между собой.
И пока королева выводила трели, я ясно услышал:
– Филедокосовые[7] никогда не отстирываются!
А в сцене благословения мечей, во время страшной паузы, один монах совершенно явственно сказал другому:
– Хамовническое[8] гуще!
Аполлонов вышел на сцену руки за спину, улыбнулся дирижёру, шутя ткнул сапогом в суфлерскую будку, ущипнул хористку, одетую пажом, и, заметив меня, дружески раскланялся со мной со сцены.
Он не пел, а напевал.
Но одну ноту крикнул вдруг, действительно, чрезвычайно громко и посмотрел на меня после этого так пристально, что я сконфузился и зааплодировал.
1
Впервые – «Одесский листок», 1895, No 108. 2-я публикация – «Русское слово», 1903, 11 июня, No 159. Печатается по изданию –
5
6