— Да, — Лёня обнял девушку, — а это дом, где я вырос, ну… тогда он ещё не был розового цвета, конечно, и этих изысков в стиле барокко не было.
— Понятно, — она почувствовала, как кто-то или что-то ударяет её в ноги, и повисла на Лёне, цепляясь за его рубашку, смотря краем глаза на огромного чёрного пса неизвестной породы.
— Барон! — послышалось женское. — Барон, на место! — женщина в светлом платье, шляпе и широких очках подозвала собаку. — Прошу прощения, Барон на самом деле безобидный, он хотел поприветствовать гостей.
— О, — поспешила успокоить Ложкина женщину, — я абсолютно не испугалась, от меня пахнет течной сукой, так что кобель никогда не причинит мне зла.
— Судя по тому, какие у вас познания о кобелях, вы Татьяна, девушка моего сына Леопольда, не так ли? — вернула улыбкуженщина, пока Ложкина рассчитывала траекторию своего падения под землю.
— Паааап, — раздалось откуда-то слева, и Ложкина стала медленно наблюдать, как высокий подросток, до странного похожий на Шувалова, проходил в калитку между дворами и двигался прямиком на них.
— Мам, это Таня, моя девушка, в машине её собака, от которой и пахнет тем самым. Татьяна — это моя мама Анна-Эльза, а это мой сын — Яков, но все зовут его Ян.
— Сын???
Глава 3
Татьяна упиралась, как она полагала, совсем незаметно, пока не получила ощутимый толчок в спину, и Шувалов не зашептал
— Танечка, не стесняйся, проходи, — ещё один толчок в спину, и перед глазами Ложкиной предстала комната.
Двойные белые двери распахнулись, и Ложкина увидела огромное, залитое светом помещение, в центре которого, как монумент, стояла не менее огромная кровать с белоснежным покрывалом, которое стекало лёгкой вуалью на светлый пол.
Ложкина испытала желание вцепиться руками в дверной косяк — на кровати, лепестками алых роз, были выложены сердечки, и завершали этот разгул романтичности два лебедя из махровых полотенец, Татьяна видела такие в Египте, ими украшали номер в надежде на чаевые.
Два лебедя, склонив друг к другу головы, плыли по сердцам из лепестков роз. Ложкина испытала желание продемонстрировать всё, что она ела до этого.
— Это Лилечка, подружка Яна, сделала, правда, это чудесно? — раздался сзади голос Анны-Эльзы, и пока Ложкина ловила ртом воздух, чтобы как можно правдоподобней выразить свой восторг, услышала Шувалова.
— Мило, спасибо парень, я тронут, — он приобнял Якова и дружески похлопал его по плечу.
— Да, это Лилька всё, — отмахнулся парень, — мне не жалко, пусть.
— Спасибо и ей. Лилия, значит?
— Угу, — Ян насупился и отошёл в сторону, — там, в холодильнике, шампанское и вишня… Лилька сказала, что нужно клубнику, но сезон прошёл, а ба говорит, что испанская нашпигована пестицидами… — парень отходил в сторону и понемногу заливался краской.
— Бабушка правильно сказала, а вишня даже лучше, правда, Таня?
— Да, — подтвердила Ложкина. Это было едва ли не первое членораздельное предложение Татьяны после представления и вида на лебедей и лепестки роз…
— Мы оставим вас, располагайтесь, ужин в шесть, Леопольд, я надеюсь, ты помнишь, — Анна-Эльза подозвала внука, и они покинули комнату, оставив Татьяну наедине с Лёней и романтичной вакханалией.
— Какого хрена? — зашипела Ложкина.
— Что случилось, Татьяна? — он выглядел, как сама невинность.
— Что случилось? — взвилась Татьяна. — Что случилось? У тебя такое дерьмовое чувство юмора, да? Что это за нахрен? — она махнула рукой в сторону кровати. — Лепестки роз? Меня сейчас вырвет!
— Да ладно тебе, ребята старались…
— И, кстати, когда ты собирался сообщить мне о небольшом, но существенном факте — наличие у тебя сына, а? Я на роль мамочки не подписывалась!
— Ну… вот, говорю: Татьяна у меня есть сын Яков, ему шестнадцать лет и, кстати, он не нуждается в памперсах и пустышке, так что тебе совсем не обязательно изображать из себя его мать, тем более, она у него есть.
— У него ещё и мать есть?!
— Ложкина, естественно, у него есть мать, ты прогуляла лекцию по оплодотворению? В ампулярной части фаллопиевой трубы…
— Я знаю, откуда берутся дети, — зашипела, — я спрашиваю, откуда у тебя мог взяться ребёнок?!
— Я не счастливое исключение, моя половая система не отличается от любой другой мужской, — он широко и нагло улыбнулся.
— Шувалов, — она выглядела угрожающе, через несколько секунд оправдала свой вид, схватив за шею одного из лебедей и кинув в самодовольное лицо Шувалова.
— Всё, Тань, всё, без ёрничания. Нам было по семнадцать…ну, мне не было семнадцати, первая любовь и всё такое, первый поцелуй… в общем, итог ты видела.
— И где же мать этого итога?
— В Италии его мать.
— То есть ты в Москве, мама в Италии, а ваш сын у бабушки?
— Да, так и есть… ну, а что ты хочешь, сколько лет-то нам было… Какой ребёнок? У одного учёба, у другого, личная жизнь. Родители забрали себе Якова, за что я благодарен. Он всем доволен, ездит к матери, ко мне, живёт у моря… Никакой трагедии. Все счастливы. Тем более — сейчас, смотри, какой парень вырос. Заботливый, — он показал рукой в сторону кровати и повёл бровями.
— Ах, да! — Ложкина подбоченилась. — Ты не скажешь мне, почему нас поселили в одну комнату, да ещё с одной кроватью? Ты говорил: «Гостевой дом», и где?
— Тебе не нравится комната? — Лёня демонстративно надул нижнюю губу, — Смотри, какой вид, — он подвёл Татьяну к окну и открыл жалюзи, в комнате стало ещё светлей, даже ярче, жар из окна полился прямо на Ложкину, которая заворожённо смотрела на лазурную гладь моря, скалы и сосны на них.
— Красиво… но на скорость не влияет. Я не собираюсь жить с тобой в одной комнате, Шувалов.
— И как ты себе это представляешь?
— Ты будешь жить здесь, я где-нибудь в другом месте…
— Ага, а вечером мы будем встречаться, и я тебя буду провожать до дверей номера?
— Сама дойду.
— Ложкина, ты — моя девушка, я просто напоминаю тебе эту деталь, а значит, жить ты должна сооо мноооой.
— Мы ведь не женаты, — ухватилась за последнюю ниточку Ложкина, — поэтому ещё не…
— Тань, — Леопольд одарил Татьяну фирменным взглядом, в котором высокомерие сочеталось со снисходительностью, — в это даже моя мамочка не поверит.
— Не… ну…
— Что за паника, Ложкина? Здесь достаточно места, чтобы ужиться.
— Здесь кровать одна!
— Так, сразу предупреждаю, я с кровати сваливать не собираюсь и тебе не дам, она широкая — поместимся. А теперь, давай разбирать вещи и, как джентльмен, я пропускаю тебя в ванную.
— Щедрость твой души, поражает, Шувалов.
Через пару часов Татьяна выходила из комнаты под руку с Шуваловым. Они, хоть и формально, но поделили территорию, распаковали вещи, приняли душ, по очереди, и сейчас шли на «праздничный ужин» в честь приезда Леопольда со своей девушкой.
На первом этаже была кухня, которая соединялась со столовой, в центре которой стоял большой овальный стол, стулья с резными ножками, как у стола, на стенах были обои в выдержанных тонах, красовалось холодное оружие и семейные портреты в золочёных рамках. Ложкину пробрал озноб, но она вскинула подбородок и присела на краешек стула.
— Танечка, располагайся, — Анна-Эльза,
— Вам помочь?
— Нет, нет, спасибо, мы с Лилечкой прекрасно справляемся, правда, детка?
Появившаяся детка вызвала невольную улыбку, как у Татьяны, так и у Лёни. Смущающаяся девушка, от силы лет шестнадцати, а то и меньше, была невысокого роста, ещё по детски худенькой, русые волосы были убраны во французскую косу, а платье простого кроя, до середины бедра, подчёркивало юность его обладательницы.
Лиля была загорелой, как и любой житель побережья, и загар очень шёл девушке, как и румянец от смущения.