Джон. Кто бы подумал, что вы так осведомлены в медицине!
Альма. Я ведь страстная поклонница вашего отца и его пациентка тоже. Так спокойно, когда знаешь, что он по соседству, в Двух шагах, так сказать!
Джон. А у вас что — припадки?..
Альма. Припадки? (Запрокинув голову, беззаботно смеется.) Что вы — нет! Но у меня случаются… приступы… сердечные спазмы на нервной почве. И порой такие мучительные, что тут же приходится бежать к вашему отцу.
Джон. Часа в два-три ночи?
Альма. Да-да, в столь поздний час… иногда. Он так внимателен ко мне.
Джон. Но помочь бессилен? -
Альма. Он мне приносит успокоение.
Джон. Временное?
Альма. Да…
Джон. А не хотелось ли бы вам чего-либо более радикального?
Альма. Как вы сказали?
Джон. Впрочем, не мое дело…
Альма. Что вы имели в виду?
Джон. Вы пациентка отца. Но у меня мелькнула мыслишка…
Альма. Продолжайте, прошу вас!
Джон посмеивается.
Нет, нет, вы должны сказать! Как же можно оставить меня в неведении! Что у вас на уме, а?
Джон. Всего лишь догадка, что вам необходимо нечто более существенное, чем легкое временное успокоение.
Альма. Да что вы?! Значит, вы полагаете, это не просто?..
Джон. Вы заглатываете воздух, мисс Альма.
Альма. Что-что?
Джон. Вы заглатываете воздух.
Альма. Заглатываю воздух?
Джон. Да, глотаете воздух, когда смеетесь или разговариваете. Обычная манера истеричек.
Альма (неуверенно). Ха-ха!..
Джон. От этих судорожных вдохов у вас и побаливает сердце, и трепыхаетесь вы от них же. Само по себе это не так уж страшно, но как симптом свидетельствует кое о чем более серьезном. Могу я быть откровенным?
Альма. Конечно!
Джон. Так вот. По моему разумению, у вас не что иное, как доппельгенгер! А доппельгенгер приводит к сильнейшей возбудимости.
Альма. О бог ты мой! У меня, оказывается, сильнейший доппельгенгер! (Делает попытку засмеяться, но совершенно очевидно, что ей не по себе.) Как ужасно это звучит! Но что хоть, это такое?
Джон. Мое дело сторона. Вы не из моих пациенток.
Альма. Но это нечестно! Раз уж вы определили мой недуг каким-то таинственным и зловещим словом, то растолкуйте хоть, что оно означает! (Снова пытается и не может засмеяться.)
Джон. Мне не следовало говорить. Я ведь не врач ваш…
Альма. Но что побудило вас поставить подобный диагноз? (Смеется.) Да нет, вы просто разыгрываете меня. Правда? А вот наконец и ветер с залива! Как зашелестели листья на пальмах! Слышите их жалобный стон?
И вместе с этим тропическим вестником, словно бы принесенная им, появляется Роза Гонзалес. Неторопливой, с ленцой, походкой идет к фонтану. Ее обволакивает атмосфера, подобная той, которую, принес с собою ветер из тропиков, слегка колышущий листья пальм. Даже звучания — те же: шепот шелка и чуть слышное постукивание металлических побрякушек. Наряжена она более чем броска целый каскад сверкающих перьев на зеленовато-синей шляпе, в ушах бриллиантовые и изумрудные серьги.
Джон (вдруг). А это кто такая?
Альма. Странно, что вы се не знаете.
Джон. Я был довольно долго в отъезде.
Альма. Отец этой особы содержит игорный пригон на Лунном озере. Их фамилия Гонзалес.
Выпив воды у фонтана. Роза неcпеша уходит.
Она вам улыбнулась — заметили?
Джон. Вроде бы.
Альма. У вас, надеюсь, стойкий характер.
Джон (ставя ногу на край скамьи). Непоколебимый.
Альма (нервно). Пиротехнические эффекты будут, должно быть, великолепны.
Джон. О чем вы?
Альма. О фейерверках.
Джон. А-а!
Альма. Со своими прежними друзьями вы, наверно, уж утратили контакты?
Джон (лаконично). Ага.
Альма. Вам следует обзавестись новыми! У нас тут есть небольшой кружок — я вхожу в него, — мы собираемся раз в десять дней на собеседования. Мне кажется, вам будет интересно с нами. Это все молодежь, с… интеллектуальными и художественными запросами…