Погрузиться целиком ему не удалось: глубины у берега хватило только на то, чтобы скрыть передние окна вместе с водителем и пассажиром, так что не знаю, погибли ли они от удара, или, не сумев выбраться, захлебнулись уже в воде. Так или иначе – их я больше не видела. Мне вода добралась до глаз, но, не будучи пристёгнутой, я легко сумела потянуться вверх, удерживая голову на поверхности. Волны прибоя, накатывая одна за другой, покачивали погрузившуюся почти вертикально искорёженную машину, и мне понадобилось время, чтобы даже просто разобраться, где верх, а где низ, не говоря уже о поиске пути к спасению. Беспомощно барахтаясь в тесном пространстве, отплёвываясь от плещущей в нос и рот воды, я, наконец, сумела упереться ногами во что-то, позволяющее занять более-менее устойчивое положение и оглядеться.
Первое, на что наткнулся взгляд, – безумный, выкатившийся из орбиты единственный глаз Ховрина почти вплотную к моему лицу. Я в панике подалась назад, снова окунулась с головой в воду, ухватилась руками за что-то мягкое и податливое, вынырнула и чуть не закричала, увидев, что держусь за безвольное тело мужчины, недавно сидящего слева от меня. Его голова, ставшая сейчас неправильной формы, лицом вниз покачивалась на воде, медленно приобретавшей розовый оттенок.
Оттолкнувшись, я сумела встать коленями на спинку переднего сидения, оказавшуюся теперь внизу, ладонями упёрлась в искорёженный потолок. Заднее стекло, на удивление, уцелело, только покрылось густой сеткой трещин, и выбраться через него не представлялось возможным. К счастью, боковые окна, скрытые водой лишь наполовину, были совсем рядом. Для того чтобы выбраться в одно из них, мне пришлось бы переползти через бездыханное тело мужчины, за которое я только что цеплялось, но это не казалось мне непреодолимой задачей. Неприятно, не более того. Живой он был куда страшнее.
И я уже примерилась, как половчее подтянуться, чтобы сделать это, не порезавшись многочисленными осколками, торчащими из рамы, когда сбоку раздались перхающие натужные звуки.
От неожиданности мои руки дёрнулись, ладони скользнули по потолку, и я в третий раз окунулась в солёную розоватую воду. Вынырнула, ошарашенно моргая и тряся головой. Забавно устроена психика – за какие-то секунды я успела напрочь забыть про Ховрина, главную причину моих злоключений. А ведь он всё это время был рядом, единственный, кроме меня, выживший в тесном плене искорёженного металла. И так же, как я, тратил массу усилий просто на то, чтобы держать голову над водой. Вот только давалось ему это явно тяжелее.
По лицу недруга стекала кровь, и было непонятно: не то его просто порезало осколками разлетевшегося рядом бокового стекла, не то он ранен серьёзнее. Повязка, до этого прикрывающая выбитый мною глаз, теперь ослабла, сбилась на лоб и не давала разглядеть, что же там с его головой. Пустая глазница смотрела страшно и угрожающе, тогда как уцелевший зрачок, наоборот, пялился на меня с нескрываемым страхом. Казалось, Ховрин пытался что-то сказать, но из раззявленного рта вырывались лишь хрипы и бульканье.
Я замерла в неустойчивом положении, не зная, что собирается делать враг. Хочет ли просто поскорее выбраться отсюда, или его цель – я? Почему он не предпринимает никаких действий, а только беспомощно сипит, вытягивая подбородок вверх, над колышущейся поверхностью воды?
Несколько долгих секунд я провела в немыслимом напряжении, ожидая, что вот-вот Ховрин протянет руки и ими, холодными и мокрыми, схватит меня, притянет к себе, стиснет горло… Но время шло, а этого не происходило. Не происходило вообще ничего, и тишину разбитого вдребезги затопленного салона нарушал только плеск волн да хрипы моего недруга.
Наконец я позволила себе прийти к выводу, что, если Ховрин до сих пор ничего не предпринял и не сделал никаких движений, кроме вращения глазом и хлопанья губами, то и бояться нечего. Возможно, при падении машины с обрыва он благополучно сломал себе позвоночник и теперь частично парализован, а может, ему зажало ноги: в любом случае у меня не возникло желания нырять, чтобы проверить это. И, почти сразу снова забыв про Ховрина, я перевела взгляд на разбитое боковое окно – намеченный мною путь к свободе. Он был совсем рядом, и единственной преградой к нему служила покачивающаяся на воде разбитая голова одного из Ховриновских молодчиков. Но, решив, что её можно будет использовать как опору, я потянулась вперёд и решительно ухватилась руками за ощетинившиеся осколками края окна. В конце концов, в моём положении несколько порезов на ладонях и теле – небольшая цена за спасение. Мёртвый мужик ткнулся макушкой мне в грудь, и я сжала зубы, приготовившись одним рывком вытолкнуть себя наружу, заранее втягивая живот в страхе перед стеклянными зубами теперь уже мёртвого автомобиля…