– Вот так-так!.. Писатель, а не знает, как играть в карты?
– Раньше увлекался маджаном…
– Во что – в «кои-кои»?
– Все равно. В «хати-хати»[14] играют втроем.
– А говоришь, не знаешь.
– Только это и знаю.
– Может, в составление цветов? – предложила мать.
Я понятия не имел, что это такое.
– Научите.
Если смогут научить, значит, и отец, и мать – однозначно не я сам. Иллюзией их уже не назовешь. Они, без сомнения, настоящие.
Мать принесла карты, отец вытащил их из коробки и начал эффектно тасовать.
– Ну, поехали. Что карты – это месяцы, знаешь?
– Месяцы?
– Как ему объяснять? Он даже этого не знает. Это… Нет, не так… – Отец навалился на край подноса.
Закачалась и чуть не упала бутылка пива, я едва успел ее схватить. Мать отодвинула поднос.
– Та самая игра – «составление цветов», – про которую говорила мать, еще называется «дурацкие цветы». В нее могут играть даже дураки. Ну что?
И, усевшись на татами, молодой отец со знанием дела начал увлеченно объяснять.
Глава 9
Вечером следующего дня я дожидался в кафе на Сибуя продюсера. Он зашел, и, увидев меня, изменился в лице.
Но тут же натянул улыбку. «Интересно, в чем дело, подумал я. – Неужели в сериале?»
Начало мне удалось неплохо. Написал я его быстро, а когда перечитывал, почти ничего менять не пришлось. Получилось как-то чересчур хорошо. В такие минуты непременно что-нибудь случается.
– Да, ты шустрый.
Продюсер заказал молоко со льдом и вытер пот полотенцем, которое принесла официантка.
– Я сейчас просто в хорошей форме.
– Это хорошо.
Не глядя на меня, он достал из легкого кожаного портфеля большой коричневый конверт.
– Эх, забыл сказать тебе печать принести.
– Что-что?
Прежде чем сдавать рукопись, обычно выполняют некие формальности.
Он достал из конверта мой с ним контракт.
– Дело в шляпе. Кроме суммы гонорара все остальное – одной формы. Печать в трех местах. Где обведено карандашом.
– Неужели решилось?
– Решилось, решилось. Спонсоры все как один дали добро. Со второй недели октября – эфир. В первую – пилот. Вчера смотался на день в Осаку в одну фармацевтическую фирму, вернулся и тут же помчался к пяти в косметическую. Сегодня в десять был у автостроителей. Где это видано, чтобы продюсер всем этим занимался? Нынче как? Посылаешь кого-нибудь из коммерческого отдела, а добро дают только после того, как убедишь сам. Нет сил. Извини, что не сообщил тебе сразу, просто замотался. График напряженный – в начале сентября начнем с натурных съемок. Теперь дело за тобой.
– Прекрасно. Просмотрю. Если что – позвоню.
– Хорошо.
Принесли молоко со льдом.
Выходит, что никаких проблем пока и нет. Хотя, пожалуй, очередь до них еще дойдет.
– Дело в том, что актриса на главную роль – в положении на третьем месяце. Кто отец – неизвестно, но она собирается рожать. Три месяца на съемки. На шестом живот будет видно. Разумеется, можно скрыть одеждой, но желательно, чтобы она не попадала в теннисные сцены. Представить себе не могу, что будут говорить о матери-одиночке. Хорошо, если это как-нибудь пойдет на пользу делу. А вдруг наоборот? Менять актеров уже проблематично, но если и делать, то сейчас. Порой такая ересь в голову взбредет, но лучше быть готовым к самому худшему Кстати, – сказал он, будто что-то вспомнив. «Вот, началось!» – подумал я. – Ничего не хочешь мне рассказать по первой серии?
– Все рассказал, пока собирал материал.
– Верно.
– Сначала прочти.
– Что, так уверен в себе?
И все же он что-то хотел мне сказать. Плавающий взгляд – значит, что-то обдумывает.
– Это ты ничего не хочешь мне сказать? – искривил я улыбку.
– Что?
– Какие-то проблемы, говорю?
– С чего ты взял?
– С первого взгляда по твоему лицу понял, что не без ложки дегтя.
А точнее говоря – в тот момент, когда он, входя, посмотрел в мою сторону. Выражение его лица поменялось именно после взгляда на меня.
– Возможно, это… – смущенно улыбнулся он.
– Что – «ЭТО»?
– … излишнее беспокойство. Ты только не обижайся.
– Ты про меня, что ли?
– С тобой… все в порядке… в смысле здоровья?
– Ты к чему?
– У продюсера то и дело на спине выступает холодный пот, как бы чего не случилось.
– Да вроде все.
– Выходит, из-за света…
– Цвет лица?
– Показался нездоровым. Как бы тебе сказать? Случись что с автором сценария, мне крышка. Так что береги себя, пока не закончим работу.
Еще какое-то время мы побалагурили, а потом расстались.
Шагая по улицам, я пытался рассматривать себя в витринах магазинов, но цвета лица разобрать не смог. Я не ощущал себя уставшим.
Вчера вечером, поужинав у родителей, я вернулся домой и в одиннадцать лег спать. На следующее утро с девяти взялся вычитывать первую часть сценария и управился за полтора часа.
«Так, только не забивай себе этим голову», – подумал я. Только – как?
Родители – из потустороннего мира. Вполне возможно, что встречи с ними отнимают жизненную силу. Сколько об этом написано книг, сколько ходит легенд…
Когда перед выходом из дому я брился, лицо не казалось мне бледным. Ну, сошел румянец, что в этом странного?
Да, я хотел посмотреть в зеркало, чтобы убедиться, но, по-моему, страха при этом не было. Наоборот, чувствовалось какое-то странное спокойствие. Сдается мне, чтобы появиться передо мной в таком виде, они за своими беспечностью и спокойствием должны были скрывать какую-то невообразимую жертву. Что поделать, если мне придется отплатить им за это частью своей жизненной энергии. Казалось, мне от этого станет легче на душе. От бледности на лице хотелось успокоиться. Ибо продолжайся все так же – я окажусь у них в неоплатном долгу.
Пришел на память ресторанчик индийской кухни, куда я, бывало, заходил. Там рядом с кассой висело огромное зеркало.
Хоть еще рано, поужинаю там и вернусь домой. Показ начнется со второй недели октября. Выходит, за август мне желательно написать еще три серии. По одной в пять дней. Ого, предстоит закатать рукава. Я ухмыльнулся. В такой ситуации каждая капля энергии на счету.
Зеркало в индийском ресторане показало – лицо ничуть не бледное.
– Какой ты бледный, – сказала Кей, едва зашла ко мне в десятом часу вечера.
– Да где же?
Фраза Кей несколько меня смутила. Вернувшись домой, я посмотрелся в зеркало еще раз. Кто ее просил об этом говорить?
– Брось издеваться… Я сам переживаю. – Я зашел в ванную и при свете двух стоваттных лампочек еще раз посмотрел на себя. – Согласен, годы свое берут, но не настолько, чтобы об этом говорить.
Откуда ни возьмись, рядом оказалась Кей. В зеркале мы стояли рядом и смотрели друг на друга.
– Ну, есть под глазами мешки, но они и раньше были. Для сорокавосьмилетнего городского жителя у меня нормальный цвет лица.
– Ну-ну, – сказала Кей. – Вчера видела тебя. Когда ты возвращался домой.
– Я хотел посмотреть на твое окно.
– Но было темно?
– Подумал, еще не вернулась.
– Я часто смотрю из окна. Стыдно признаться. Доказательство одиночества.
– Могла бы окликнуть.
– Испугалась.
– Меня?
– Ты был такой бледный.
– Э-э, постой – да ты посмотри на мое отражение! Бледный, говоришь? Допустим, я не такой загорелый, как сёрфер. Но я всегда такой. Я ничуть не устал. И хватит обо мне беспокоиться. Перестань меня пугать.
– Выходит, – начала Кей, и в ее глазах загорелась убежденность, – выходит, тебе просто это не видно. Неужели ты не замечаешь, как осунулся?
– Где ты видишь? Осунулся… Сама полупрозрачная, – повысил я голос на отражение Кей в зеркале. – Чего я, по-твоему, не вижу? Смотри, вот – поднял правую руку и опустил, дотронулся до твоего плеча, левой рукой зажал нос и показал язык. Если даже видно не это, что я тогда сейчас вижу?
14
«Кои-кои», «хати-хати» и далее «ойтёкабу» – японские игры с использованием карт, на которых изображены цветы.