Мы же наоборот окунемся в эти поэмы с головой и будем периодически твердить их стихи, подобно псалмам. В этой голубой лагуне каждый найдет отражение своей собственной эпохи, ответы на свои мучительные вопросы или иллюстрации своего внутреннего опыта. Одни извлекут из поэм уроки. Другие найдут в них поддержку. Под музыку этих песней каждый сможет очистить свой разум, не обращая внимания на претензии одного мелкого буржуа по фамилии Бурдье[6] к племени эрудитов. И для этого нет никакой нужды заканчивать университет.
Гомеровская география
Для написания этой книги я уединился на Кикладах. Месяц жил на острове Тинос, напротив Миконоса, в бывшей венецианской голубятне, с которой было видно Эгейское море. На соседнюю скалу часто наведывалась сова. Ее крики раздирали ночь. На спускающихся к бухточке склонах паслись козы. Я читал «Илиаду» и «Одиссею» при свете лампочки, питавшейся от генератора. Непрестанный ветер добавлял мне хлопот. Внизу от сильных порывов ветра бесновалось море. Шторм разрывал атласные воды, словно ударами кулака. Из книг вырывались листки и разлетались по округе. Цветки асфодели никли, по стенам стремительно носились сколопендры. Откуда такое буйство природы?
Чтобы понять вдохновение слепого художника, вскормленного светом, ветрами и пеной морской, нужно пожить на скале. Сам дух этих мест питает людей. Я верю в капиллярное проникновение географии в наши души. «Мы — порождение наших пейзажей», — писал Лоренс Даррелл.
Благодаря пребыванию на этой скале я стал проникать в физическую субстанцию гомеровского эпоса. Генри Миллер полагал, что всякое путешествие в Грецию наполнено «духовными видениями». Нужно проникнуться той физической материей, из которой Гомер изваял свои поэмы.
Свет неба, ветер, шелестящий в деревьях, лежащие в дымке острова, блуждающие по морю тени, шторма — все это отголоски античной геральдики. У каждого места есть свой гербовый щит. В Греции в него бьется ветер, его заливает свет, на нем проступают отроги гор. Одиссей получал эти же сигналы на борту своего корабля. Воины Приама и Агамемнона получали их на Троянской равнине. Жить в географии значит сокращать расстояние между телом читателя и абстракцией текста.
Абстрагироваться от реальности?
«Илиаду» и «Одиссею» можно рассматривать как поэмы без топографии. Нет нужды укоренять их в каком-то конкретном месте, потому что они адресованы универсальному не-месту. Вневременность этих поэм обращена к человеческой душе. В конце концов, мифы никогда не опирались на реальность. Разве Евангелие не нашло благодатную почву среди инуитов, так же как среди евреев? Нужно ли точно определять местоположение леса, в котором разворачивается шекспировский «Сон в летнюю ночь», чтобы влюбиться в Пака? Идеи не подразумевают географических карт, и Гомер прекрасно обходится без путеводителя Мишлен. Тем не менее исследователи упорно восстанавливали маршрут плавания Одиссея. А после того как Генрих Шлиман раскопал руины Трои, археологи посвятили себя поискам града Приама. Гомеровская география стала целой наукой. Некоторые ученые пошли еще дальше. Они хотели доказать, что ахейцы пришли с берегов Балтийского моря и говорили на индоевропейских языках. Ален Бомбар утверждал, что Одиссей пересек пролив Гибралтар и добрался до Канарских островов и Исландии. В 1920-х годах эллинист Виктор Берар описал маршрут Одиссея[7] и идентифицировал все места, расположив, например, царство Цирцеи в Италии, пещеру Калипсо на юге Гибралтара, Эоловы острова и остров светоносного бога — рядом с Сицилией, а территорию лотофагов — в Тунисе. В 1980-х годах путешественник Тим Северен построил корабль гомеровского периода и плавал по геопоэтическому архипелагу Одиссея, используя морские приспособления той эпохи. Думается, все эти шерлоки холмсы гомеровских штудий просто теряли время, играя в поиски сокровищ, вместо того, чтобы довольствоваться красотой самих поэм.
Тем не менее поэт — это не эктоплазма, состоящая из абстракций. Поэты, как и все люди, живут в реальном мире. Они дышат определенным воздухом, питаются плодами своей земли, любуются неповторимыми пейзажами. Природа подпитывает их взгляд, взгляд подпитывает вдохновение, а вдохновение порождает произведение. У «Илиады» и «Одиссеи» была бы другая тональность, если бы Гомер был молдовалахом.