Соседи навострили уши.
— Ну, да неважно. Зашел, стало быть, в харчевню — человек как человек, росту только высокого, пригнуться пришлось… В черном, меч на поясе — решили, из бродяг-Дунэдайн…
Торговец оторвался от изучения содержимого своей кружки и воззрился с недоумением.
— Видит — за столом место свободное, как раз там, где двое крестьян и виноторговец заезжий…
Чернобородый переглянулся со своим братом.
— Подсел он к ним, разговорились, пива выпили; начали соседи истории рассказывать, одна другой чуднее — про колдунов да чародеев всяких. Ну, он, недолго думая, решил: дай-ка и я раскажу, а в голову, как на грех, ничего не приходит. Ну, он и стал говорить про то, что, дескать, раз одному из девятерых вражьих прислужников вздумалось посмотреть, как…
— Назгул! — взвизгнул торговец, вскакивая, как ужаленный, и тыча пальцем в незнакомца: хмель у него как рукой сняло. В мгновение ока харчевня опустела — только хозяин остался валяться за стойкой: чувств лишился. Незнакомец откинулся на спинку стула и рассмеялся.
— И часто ты так развлекаешься? — поинтересовался насмешливый голосок.
— А ты что же — не испугалась?
Зеленоглазая девчонка подошла и уселась за его стол:
— Чего тебя бояться?
— Ну… — несколько смутился незнакомец, — я же Назгул, все-таки…
— Правда? — усмехнулась зеленоглазая, — А я вот гадаю — то ли гном, то ли хоббит какой… Ты всегда так шутишь?
— Сама мне подмигивала! — хмыкнул Назгул. — Тебя как зовут, смелая?
— Иэллэ, а прозвали — Линдэле.
— Ирис?..
— Ирис. Ты откуда знаешь?
— Но… ты ведь не из Эс-Тэллиа?
— Мой отец был оттуда. Странник. А мама — кружевница, из Гондора.
— Ты поэтому смеялась, когда они о единороге говорили?
— Конечно! Я была совсем маленькая, но почему-то все запомнила. И о Долине Ирисов, и о единороге, и о Короле-Звездочете, и о Звезде Странников…
Она больше не улыбалась.
— А Звезда Стрaнников горит над Черными горами. Значит, это и есть та земля, куда ушел Звездочет…
— Это тебе тоже отец рассказал?
— Нет, я сама поняла. Отец… Он ведь тоже был Странник. А еще через четыре года я осталась одна. Мама умерла — чахотка. Гилдор-менестрель взял меня в ученицы… Но тебе неинтересно, наверно.
— Почему же? И догадалась ты верно: Элвир — наш брат.
Она вздохнула:
— Так часто бывает. Знаю — а откуда, непонятно. О тех землях, где бываю, о людях, которым пою… Вроде — придумываю, а оказывается — правда… Некоторые пугаются, говорят, я — ведьма.
— Ты так и не спросила, как меня зовут.
— Твое имя сгорело, — звенящим напряженным голосом; взгляд — в сторону.
Оба замолчали. За стойкой, постанывая, зашевелился кабатчик.
— А про него-то мы и забыли! — с несколько наигранным весельем проговорил Назгул. — Надо бы заплатить ему за беспокойство: нескоро еще у него полная харчевня наберется!
Бросил на стол кошелек:
— Думаю, хватит на первое время. Как ты полагаешь?
— Идем отсюда, — сказала Иэллэ.
— На ночь глядя?
Пожала плечами:
— Не в первый раз, — подумав, рассмеялась. — И я в легенды попаду: Назгул уволок! Вот ужас-то!
Они сидели у костра в лесу. Девушка казалась грустной, чем-то встревоженной, то и дело поправляла тяжелый узел бледно-золотых волос.
— А Линдэле кто назвал? — нарушил молчание Назгул.
— Эльфы, — она дернула плечом, — Я же и к Трандуилу забредала, и в Митлонд даже… Вот в Имладрисе не была. Не хочется. И в Лориэн не пустят — жаль, хотелось бы посмотреть… Трандуил поначалу тоже был не слишком гостеприимен.
— И что же ты ему пела?
— О Лесном Короле и короне из листьев клена. О медовой росе летнего утра в ладонях. О зеленоглазой королеве, говорившей с деревьями…
— Ты и это знаешь?
— Я посмотрела ему в глаза.
— Посмотри и мне в глаза. Спой.
— Тебе будет больно слушать.
— Спой. Сегодня такая странная ночь… сегодня можно.
Она подняла на него глаза и потянулась за лютней.
…Ее плечи еле заметно вздрагивали. Он взял ее маленькую руку и прижал к своему лбу.
— Больно?..
— Светло и горько, Иэллэ.
— Я тоже помню… — резко оборвала фразу, заговорила о другом. — У Гилдора была странная лютня — очень старая, черная, железные струны — как лучи звезд. Я на ней и училась играть. Она должна многое помнить — лютни ведь помнят все. Тогда я начала видеть. И мне показалось… ну, неважно. Светает. Тебе пора.