Словно с силой толкнул ладонью в грудь.
«Уходите.»
Не ему — нам нельзя здесь быть.
Король медленно пошел вперед — ссутулившись, чувствуя, как наваливается на плечи усталость, зная, что остальные двое сейчас идут следом за ним.
Элвир остался один.
«Вот ты и пришла, как обещала…»
Он ткал ей королевское облачение — из скорбной песни Ночи и тончайшей кисеи тумана, из жемчужных капель росы и лучей звезд — словно это все еще имело смысл, словно этим было можно что-то изменить, — из шелкового шелеста тихих трав и горького аромата цветов, вздрагивал, когда случайно касался ее кожи — ведь руки ледяные, ей же холодно…
«Я ждал тебя, так ждал…»
В каком-то оцепенении он положил ее голову себе на колени и, глядя в лицо ушедшей, одними губами напевая что-то, начал вплетать живые звезды цветов в пепельные волосы — еще одну, и еще — еле заметно раскачиваясь из стороны в сторону, словно пытался унять боль монотонностью движений, и тонкие нервные пальцы ласково перебирали отливающие лунным серебром шелковистые пряди — отрешенное лицо безумца, и убаюкивающий монотонный напев был почти беззвучен, и перехватывало горло и не хватало дыхания; казалось, его руки живут собственной жизнью — сплетают бледные цветы, перевивают тонкие темные стебли невесомыми нитями звездных лучей, — из звезд и цветов сплету я венок тебе, сердце мое… звезды неба и звезды земли, травы разлуки и встречи, жемчужины скорби вплету я в венок тебе… — и бережно опустил звездную корону на ее чело — а потом запрокинул слепое от тоски лицо к небу и замер так, бессильно уронив руки…
…и прошли века прежде, чем он поднялся, и взял ее на руки, и пошел вперед, в вечерний сумрак из вечной ночи.
Они ждали его — братья и Учитель, — а он шел по заросшей терном тропе, шел прямо к ним, не видя их.
Он шел медленно, осторожно, словно боялся оступиться, словно его неловкое движение, неверный шаг могли разбудить спящую — медленно, бесконечно медленно, с застывшим мертвым лицом, и одежды их — черное на черном — сливались, только струились ее длинные светлые волосы и мерцали вплетенные в них ломкие звезды элленор, и венец из белых цветов — словно свадебный убор, — беспомощно-узкая рука — лед на черном — айэ тайрэ мельдэ, о сестра моя, возлюбленная, белый ирис, белая птица, айэ Эллэ мельдэ, звезда моя, возлюбленная — белое, белое ледяное лицо, черные провалы глазниц, — айэ ийэнэ кори'м, о боль сердца моего…
— Да опустите же ей кто-нибудь веки… — без голоса простонал Саурон.
Никто не посмел даже пошевелиться.
Он шел неслышно, не замечая никого и ничего вокруг, словно безумный пророк, и ветер тихо, так тихо перебирал его седые волосы — айэ ллиэн-эме, ниэн, о песня моя, скорбь моя… кедр и терновник, сосна и вереск — ложе твое, сестра моя, любовь моя, боль моя, сердце мое, дважды обретенная, дважды потерянная…
Он шел, бесшумно ступая, не видя дороги — не отрывая взгляда от ее лица — и его лицо было болезненно-отрешенным, почти вдохновенным — так несут в ладонях священный дар — а ее тело казалось легким, почти невесомым — вот-вот рассыплется кристаллами льда, истает звездным туманом…
…о дитя мое, сестра моя, возлюбленная… можжевельник и ковыли, аир и полынь — ложе твое, Дочь Пламени… ни в жизни, ни в смерти — нам не быть рядом…
Словно не зная, не помня, что они здесь, он шел мимо них — снова, как там, в долине. И бережно, как задремавшего ребенка на ложе сна, он уложил ее на поленья погребального костра, устланные душистыми сухими травами — Хэлкар протянул ему факел, а он медлил, глядя в ее лицо, и смоляные капли падали ему на пальцы, но он не чувствовал боли ожогов — и вдруг одним резким движением, решившись, поднес факел к поленьям — и почти одновременно то же сделали остальные, костер занялся сразу со всех сторон, а он стоял и смотрел в пламя, словно завороженный, потом опустился на колени — но в глазах его не было слез, и прошли века, прошла вечность…
— Ее звали Элхэ… — Провидец опустил глаза.
— Ее звали Хэлгэ, — у Повелителя голос — мертвый.
Еретик покачал головой и проговорил одними губами:
— На этот раз… ее звали — Иэллэ.
Элвир вдруг резко выпрямился, тело его выгнулось, словно меж лопаток вонзилась стрела:
— Я хочу, чтобы они умирали долго.
Ровный, без интонаций, чудовищно напряженный голос, заставивший их вздрогнуть. Король шагнул к юноше, поднял его, развернул лицом к себе, сильно сжал плечи: