— Ты что? Что с тобой, Элвир… Элвир!
Он стоял спиной к костру, но в глазах его плясал огонь — безумные и яростные искры в бездонных колодцах зрачков.
— Иэллэ… Ирис… Белый ирис…
Аргор понял.
Кольцо Сарумана
Имя — Курумо. Взлетающее на первом слоге, и спадающее к последнему. Тонкая радужная спираль. Три легких танцевальных шага. Нечто таинственное, завуалированное, куда более утонченное, чем Саруман. Курумо. Он с удовольствием перекатывал это словечко во рту, смакуя его, как изысканное кушанье — розоватый сладкий лед с запахом розы, Курумо. Его губы вытягивались трепетно и чувственно, когда он произносил это имя, любимое имя. «Курумо», — произнес он восхищенно, с томным наслаждением разглядывая себя в полированном зеркале — красивого, холеного, умудренного годами мужчину в белых одеждах из блестящей ткани, отражающей и до неузнаваемости меняющей цвета, так что одеяние его казалось радужным. Он нравился себе. Ему нравилось в себе все — лицо, фигура, движения, голос. Пожалуй, он сравнил бы себя с бархатом или тонкой замшей. Ему нравилось, что он глава Совета, что он мудрее всех, и что все это признают. Он нравится себе таким — красивым, мудрым, Повелителем. Он был на вершине власти. Но — подспудно в его сердце шевелился страх. Курумо почти успокоился за свою судьбу. Он уверил себя в собственной безопасности и поверил этому. Он так хотел верить в это, что поверил. Поверил, что Намо не доберется до него здесь. Поверил, что Саурон бессилен. Поверил, что все беспрекословно ему верят и подчиняются, и восхищаются им. Поверил, что в силах создать Кольцо.
Он уже достаточно много знал о Сауроне и Кольцах — как из записей в хрониках Гондора, Арнора, Имладриса и Лориэна, так и от свидетелей и современников создания Колец. Многие эльфы Холлина еще оставались в Средиземье среди подданных Галадриэли и Кирдана, хотя ни один из них не был достаточно сведущ в высшей магии, чтобы точно рассказать, какие именно заклятья произносил Саурон. Эльфы ничто не забывают, но все ли из того, что они помнят — истинно? Все ли они запомнили верно? Все ли поняли? Курумо надеялся по рассказам эльфов вычислить, какие именно были заклятья. Казалось, ему это удалось. Ему так казалось. Затем — металл. Уже в этом-то Курумо разбирался — как-никак, ученик Ауле! Все сходилось на том, что Кольцо было сделано — из любимого металла Курумо, металла царственного и красивого, металла корон и власти. Так считали и эльфы — те, что видели его на руке у Саурона. Так писал Исилдур. И Саруман думал, что именно золотым должно быть Кольцо Власти.
Куча книг, уйма пергаментов — и все о Кольце. Весь книжный покой Ортханка был завален ими. Но Курумо не собирался повторять Саурона. Он хотел свое Кольцо. Сильнее Кольца Врага. И суть и цель кольца должна быть иной. Однажды это Кольцо должно было быть сильнее. Курумо усмехнулся. Он помнил заклятье Кольца. Что ж, цели заклятья вполне подходили ему. Отлично. Хорошо, что эльфы запомнили заклятье, хотя, честно говоря, внутренне Курумо сомневался в том, верно ли они поняли его. Ведь на древнем языке Тьмы произносилось оно, от которого происходили все языки Арды. Могли и напутать. Курумо надеялся своим исскусством и мудростью дополнить то, что не поняли эльфы.
Он вновь перечитывал старинную хронику Холлина. Огонь неба? Чаша Ночи? Что ж, Огонь неба, огонь Эа будет побежден огнем не-Эа. Чаша Ночи… Будет Чаша дня, ибо свет гонит Ночь. Так Враг сделал Девять Колец, наверное, и одно он делал так же. Правда, странным было одно — «закалено в огненной крови Арды». Кровь Арды… Огонь Арды? Огонь неодушевленного? Курумо заходил по чертогу, и факелы красили алым его лицо и одежду.
Крыса была почти слепа. Она и ее предки с незапамятных времен жили в подземных ходах, которые вырыли в теле Арды ненасытные существа. Она боялась и не любила света, но ей хотелось его иметь, ибо она инстинктивно чувствовала его ценность и силу. Потому она исподволь следила за светом, как за врагом и добычей. Уже давно ли она жила под Ортханком и питалась падалью, что сбрасывали в подземный коридор. Однажды она обнаружила новый ход, и осторожно вошла туда, нервно дергая длинным черным носом в поисках пищи. Это был новый ход, недавний. Опасный. В то же время там чувствовалось что-то свое, близкое. Она решилась и, бесшумно переступая, тенью побежала туда.
Низкий круглый зал с грубым угловатым куполообразным потолком. Темно-серые стены. Пол — гладкий, почти зеркальный, крысиные лапки скользили. Неудобно. Опасно. Посредине — высокий серый куб. Почти куб — в высоту меньше, чем в длину и ширину. Шершавый, зернистый. На одной линии с ним по обе стороны зала — два золотых светильника; плоские чаши на золотых ножках. Тяжелый сладковатый дурманящий запах. Опасно. Мрачно-красное пламя чадит, коптя потолок, и он становится тяжелее и ниже, и давит все сильнее. Крыса испугалась — не упал бы. Что на столе — она не видела. Над входом висела яркая золотая пластина в виде симметричного облака, из которого смотрел симметричный глаз, и под ним скрещивались две молнии. Над облаком простиралась десница. Пластина была неестественно блестящей для этого места, и на редкость плоской, какой-то ненастоящей. Неуютно. Крыса юркнула в знакомый левый ход. Справа ход был совсем темным и душным. Там что-то жило. Крысе не хотелось туда. Чужое. Страшно. Она трусцой перебежала в левый ход и затаилась. Не перепадет ли чего-нибудь? Ее черный нос подергивался.