Родной брат Арогласа, предводителя северных Дунедайн, носил старинное имя Бериар. Он был скорее человеком книжным, чем воином, хотя сражаться он был горазд и мечом, и копьем, пешим и конным. На севере мало читали — после разгрома Артедайна городов не осталось, книгохранилища сгорели и мало что уцелело. Да и интерес к старой мудрости мало кто проявлял. Главным было — выжить. Дунедайн жили небольшими поселениями или в деревенских городищах, были бедны и темны в большинстве своем, и лишь воинственность да удачливость в бою и набегах могли выделить человека среди этого грубоватого измельчавшего народа, для которого память о былой славе уже стала почти сказкой. Бериар знал, что ныне вся мудрость севера живет в доме Элронда, где он с братом воспитывался в детстве, и теперь его пути часто приводили его в Имладрис. Там было спокойно — казалось, Имладрис был иным миром, вложенным в Средиземье, но четко отграниченным от него. Бериар словно попадал в сказку, приходя сюда. Он любил читать старые летописи — об истории своего рода, о древних веках Средиземья, когда здесь жили только эльфы, о славе и гибели Нуменора… Пожалуй, потому именно он больше всего узнал о тревогах мудрых, о Кольцах и Враге. Именно в Ривенделле он познакомился с Саруманом, главой Совета. Он очень понравился Бериару, он считал его величайшим из мудрых, да к тому же чрезвычайно обаятельным и ласковым. Бериар вместе с Саруманом много занимался проблемой Кольца, творением его. Молодому человеку было очень интересно разбираться в этом, сначала без какой-либо цели, из любопытства, затем уже — для победы над Сауроном Черным, Врагом Средиземья и Валинора. И когда Саруман предложил ему перебраться к нему в Ортханк, Бериар с радостью согласился.
В Ортханке были люди. Правда, молодого человека удивила их молчаливость и беспрекословность, почти рабское повиновение Саруману. Но впрочем, Саруман сказал, что это — низшие, что от них ждать. Только быть рабами и могут. Бериара это несколько покоробило, но он быстро забыл об этом — его увлекла идея создания Кольца более могучего, чем Кольцо Врага. Правда, что с ним дальше делать, Бериар не представлял, да и не слишком-то задумывался.
Они сидели вдвоем в книжном покое, и еще раз пересматривали свои выводы: завтра должно было начаться Творение.
— Итак, — горячо говорил Бериар, — огонь Арды и Эа побеждает сила Пустоты. Огонь Пустоты — для плавки, в чаше Света, — он коснулся блестящей светящейся неприятным зеленым светом чаши. Он не знал, что Саруман создал ее не из Света а из не-Тьмы, — заклятье мы знаем. Вроде, все! Так что, начнем завтра, да? — с мальчишеским азартом и любопытством спросил он. Саруман, улыбаясь, закивал.
— И мы победим Врага, — внушительно добавил он.
Крыса с любопытством и страхом наблюдала из-за угла за всем, происходящим в чертоге. Там было двое людей. Один — крепкий благообразный старец с серебряными кудрями, в блестящих белых одеяниях, другой — высокий молодой человек, сероглазый и темноволосый. Старец здесь был явно главным — он что-то говорил, а его спутник стоял, прислонившись спиной к стене и, замерев, смотрел на все это со смесью любопытства, благоговения и ужаса.
Он произносил заклятье, но это не были те слова, что произносил Саурон, ибо шли они не из Тьмы, а из Ничто. И тот огонь, что вырвался из недр серого камня, был бесцветен и невидим, и лишь по тому, как зеленоватым мертвенным светом налилось все вокруг, Бериар понял, что заклятье подействовало. И стало ему почему-то не по себе. Дрожащими руками он подал сверкающую каким-то гнетущим душу светом чашу. Он коснулся руки Сарумана — она была холодной и липкой, как рука разлагающегося трупа, лицо его и руки были гнойно-зеленоватыми; казалось, сама внешность его менялась. Теперь его лицо было жутким — облипший скользкой гниющей кожей череп, рваный ухмыляющийся беззубый рот… Почему-то в этот миг Бериар почувствовал, что это лицо не наваждение, а истина. Он мотнул головой, прогоняя страх. Саруман произносил заклятья. Голос его обволакивал разум, проникал в мозг тошнотворным ужасом. Бериар почувствовал, что дрожит. Холодный пот ручьями тек по его лицу; он прижался к стене. Ноги его подломились, его вырвало. Его охватил ужас. Что-то чужое выпадало из ниоткуда и дрожало между ладонями Сарумана. Он выпустил нечто злое, ужасное. Он хотел крикнуть, предостеречь — но язык не слушался его. Рот наполнился горькой слюной, в ушах колоколом гудел голос Сарумана.