И хозяйка Дома вышла навстречу страннику. Странник-терриннайно был немолод, серебряные пряди змеились в его темных волосах, лицо было покрыто сетью морщин, а глаза были как медово-золотой янтарь. И юная золотоволосая хозяйка встретила странника на пороге, приветливо улыбаясь, и позвала его в дом, где уже стояли на столе глиняные темно-рыжие миски с горячей едой и кувшин медвяного напитка. Женщина с голубыми, темневшими к зрачку глазами, уже резала горячий кисловатый ржаной каравай — словно ждали его в этом доме, подумал странник, словно знала хозяйка, что он придет именно сегодня…
Как твое имя, и почему ты живешь здесь одна? — спросил странник-летописец Ахтэннир из Семи Городов.
Лауниллэ зовут меня, ответила хозяйка Дома; я жду… Мой возлюбленный ушел на войну — с тех пор прошел век, но он сказал, что вернется: я жду его.
Он не вернется, госпожа, сказал странник. Никто не вернулся с той Войны: уже и дети тех, кто покинул Черный Замок, ступили на Неведомый Путь… Да и люди не живут столько. Тебе некого ждать, госпожа.
Она засмеялась: ты видел — на росной траве у реки расстелены холсты? Долгими вечерами я ткала льняное полотно: теперь я выбелю его и сяду шить рубаху. Она будет белой-белой — это все белые ночи и лунный свет, и зола березовых дров… А потом я вышью рубаху цветными нитями: цветы и травы, и чудесных птиц. Он вернется, тот, кого я жду; я согрею ему воды, чтобы он мог смыть дорожную пыль, он наденет чистую одежду, а я испеку ему горячего хлеба — он любит горячий хлеб, странник… Ведь он обещал вернуться: как же я могу не ждать его?
…И минул век, и другой, и тысяча лет: к Дому в Зачарованном Лесу пришел веселый молодой менестрель, мальчишка с черной лютней. Встретить его вышла юная женщина, обеими руками придерживавшая тяжелый узел золотых волос на затылке. Менестрель вошел в Дом.
Он не звал хозяйку Дома уйти вслед за ним, не говорил ей о любви, не рассказывал, что напрасно ее ожидание: он просто пел ей песни, которые собрал и сочинил, бродя по дорогам, и черная лютня в его руках то плакала, то смеялась, а хозяйка Дома слушала, улыбаясь и печалясь…
Кто ты, спросил ее менестрель.
Меня зовут Лауниллэ, — ответила она. Я жду. Жду своего возлюбленного. Столько лет прошло, столько веков — а его все нет… Скажи, менестрель, что, война все идет?
И впервые в ее глазах блеснули слезы.
Менестрель вспомнил горящие дома в землях Ханатты, вспомнил кровь и блеск стали в руках сынов Запада, и тихо ответил: да, битвы идут уже долгие годы…
И неожиданно хозяйка Дома улыбнулась.
Я подожду, сказала она. Когда-нибудь бой кончится, и он вернется домой — ведь он обещал… Я подожду.
Они засиделись до утра: менестрель пел, а хозяйка Дома рассказывала. Наутро менестрель Дайолин снова собрался в дорогу. Золотоволосая женщина положила ему в дорожный мешок каравай хлеба, головку сыра и немного сушеного мяса, наполнила флягу золотым яблочным вином и прибавила к этому маленький глиняный горшочек с душистым лесным медом.
Тебе суждена долгая дорога, сказала она. А я остаюсь. Если встретишь его, скажи — пусть возвращается домой.
Я жду…
Менестрель спускался по холму к реке, а на холме у дома стояла юная женщина с волосами цвета светлого золота, в узком темно-зеленом, как влажный лесной мох, платье, расшитом серебряными нитями. Стояла и смотрела вслед, поглаживая шею молодой оленихи: рассветные тени и блики скользили вокруг нее, невесомыми пальцами касались волос — и, когда менестрель оглянулся, ему на минуту показалось, что рядом с хозяйкой Дома танцуют светлые легкие духи леса…
Менестрель шел легко и быстро, но чем дальше оставался Дом, тем медленнее становился его шаг — пока, наконец, юноша не опустился на землю у корней древнего дуба. Сбросил мешок с плеча, достал из чехла черную лютню, подтянул струны и начал наигрывать простую тихую мелодию, еле слышно напевая что-то…
Так, говорят, была сложена баллада о Той, что Ждет. Но немногие знают, что у нее есть продолжение — то продолжение, которое никогда и никто не споет хозяйке Дома в Древнем Лесу.