…Саурон долго молчал, испытующе глядя в измученное лицо нуменорца. Тот не опускал глаз. Он действительно хотел искупления. Он спешил. Тогда Майя встал и сказал ему:
— Следуй за мной.
Путь показался долгим и страшным. Они отправлялись, когда только-только начали загораться первые звезды, и всю ночь несли их крылатые кони к юго-востоку. Нуменорец изо всех сил вцепился в переднюю луку седла, так, что пальцы побелели. Земля медленно проворачивалась где-то невообразимо далеко внизу. Она казалось такой огромной, что не только человек был ничтожен среди ее сонного величия, но и сам великий Нуменор, благая земля, был лишь жалким клочком суши, горсткой камней, оторванным от пестрой ткани земли желтым лоскутком.
Аргору седло коня казалось ненадежной опорой, его тянуло вниз, неудержимо тянуло. Лететь самому. Хоть несколько мгновений. Потом — ничего. Это было сладко и страшно, он никогда не чувствовал так. «Неужели это явь? И это я? Лечу вслед за Врагом, иду за ним как собака… Что со мной? Или я этого хотел, но не знал? Я хотел полета? Неужели я не знал себя?»
Постепенно светлело небо. Теперь рассвет был немного впереди и слева.
«Велик мир… И как же могучи были и есть сотворившие его! Не поймет величие этого свершения тот, кто не увидит его с высоты. Почему этого Валар не дали людям? И почему же они прокляли эту красоту, это величие? Почему я спрашиваю об этом?»
Земля встала дыбом и накренилась вправо — кони спускались, черные зубцы скал чуть не задели раскинувшиеся крылья. Два всадника опустились на дно затопленного туманом ущелья. Где-то впереди вставало солнце, наливая туман золотым и алым — цветом королей. Нуменорец невольно вздрогнул — стук копыт вернул его в явь, и он вспомнил, зачем он здесь…
Они оставили коней в ущелье, не привязывая. По едва заметной тропе оба поднялись к небольшой площадке. Саурон тихо коснулся рукой небольшой монолитной глыбы, и она бесшумно отошла в сторону, открыв каменный узкий ход.
— Идем.
Опять потеряно ощущение времени и пространства. И тепло и свет, хлынувшие ему в лицо, чуть не опрокинули его.
— Иди же.
Он шагнул вперед, еще ничего не видя. Постепенно глаза его привыкли к свету. Это был очень старый храм, построенный еще по приказу вождя, когда-то вонзившего? копье в холм у подножия гор. Когда-то здесь люди впервые встретили Посланника Солнца.
Храм был невелик. Человек здесь не был подавлен могуществом божества; скорее, тут нисходило в сердце спокойное благородное раздумье, ощущение беседы с доброжелательным собеседником. И собеседником был бог.
Здесь почти не было камня; разве что простой куб алтаря, на котором стояла потемневшая от времени чеканная бронзовая чаша, в которой веками не угасал священный огонь. Невысокий зал, похожий, скорее, на жилой покой, был весь украшен резьбой, словно жуки-древоточцы источили дерево за века. Травы и цветы, звери, лики божеств и личины духов, вечно меняющиеся в пляске огня.
Дерево пропиталось ароматом благовонных дурманящих курений и ароматного дыма, источавшихся из бронзовых курительниц. В плоских чашах светильников, что держали в лапах причудливые деревянные изваяния, было драгоценное ароматное масло. Странно, что это смешение запахов не создавало тяжелого душного дурмана. Дым чаши легко тянулся вверх, уходя через узкое отверстие в крыше. Никаких драгоценностей, кроме золотого диска над алтарем, с изображением всевидящего Ока Божества. И цветы. И душистые травы — в дар священному огню. Деревянная мозаика пола, отполированного тысячами шагов за века. В открытые окна лился утренний мягкий свет, и лениво плавали в лучах поднявшегося солнца золотые пылинки. И туман, туман кругом, словно храм — ковчег в молочных волнах…
Восходный луч рассек покой ровно пополам, осветив лик Солнца. В открытую дверь вполз холодный воздух горного утра, и легкий ветер взметнул волосы людей, что стояли по другую сторону луча, напротив Саурона и нуменорца. Их было трое. Лица их были неподвижны и спокойны. Словно изваяния. Но, к удивлению своему, Аргор увидел их различность. Это не были просто люди, не бывшие им, Аргором. Хэлкаром. Это были — люди. Он был даже растерян, этим новым ощущением открывая новое в себе.
«Неужели я околдован… Такое может быть? Не я — люди? Такие, как я? Лучше? Хуже? Кто они? Почему я хочу узнать их? Почему?»
Но люди, стоявшие напротив них, явно знали его. Слишком хорошо. И только в одних глазах он не видел ненависти. Но именно они его пугали своей непроницаемостью и страшной похожестью на те, мертвые. Что там, за ними? Что они видят? Что знают? Но хоть ненависти нет…