Лорн не понимал, что происходит. Что-то не то делала с его божеством та блестящая плоская штука на стене, неправильное что-то, так нельзя… Поколебавшись, он прихватил зубами край тонкой сорочки — тоже нельзя, конечно, порвать можно, — и потянул — сначала осторожно, потом посильнее, потом, отчаявшись, дернул. Треснула тонкая ткань. Она вздрогнула, бессильно уронила руки вдоль тела, опустила голову.
— Надо же… самой себя испугалась… — голос дрогнул, — Смешно, правда?
Лорн виновато вильнул хвостом: ругать будешь?
— Надо спать… — проговорила она, — Утром гулять пойдем, в лес… Хочешь в лес?
Лорн склонил голову набок, приоткрыв пасть: слушал. Она забралась в постель, свернулась калачиком, натянула одеяло до подбородка и, глядя в темноту широко раскрытыми глазами, прошептала:
— Поедем с тобой в лесной домик… Поедем? — там хорошо, там тихо… деревья шепчутся… — губы дрогнули в улыбке, — А ты опять бабочек гонять будешь. Ведь будешь же?..
…Уже в сумерках девушка подошла к реке и, вздохнув, бережно опустила на воду венок из цветов-звезд.
Думала — хватит смелости отдать. Ему никто никогда не дарил венка… Смешно даже. А она вот — не сумела. Можно было бы и убежать потом… Даже подойти смелости не хватило. Забилась в лес, как зверек какой… Ох, как же глупо все вышло…
А эта весна — последняя. И больше никогда…
Нет, нельзя об этом думать. Дурочка маленькая. А как было бы красиво — белые цветы-звезды на черных волосах… и бояться было нечего, он бы, наверно, решил, что это просто — подарок, весна ведь… радовался бы… улыбнулся бы, наверно — у него такая улыбка… а может, и венок бы ей подарил — что тут такого, отдал же Гортхауэр свой венок Оннэлэ Къолла…
Кто-то легко коснулся ее плеча:
— Элхэ…
Она стремительно обернулась: лицо, неожиданно вспыхнувшее какой-то колдовской, невероятно беззащитной и завораживающей красотой, широко распахнутые сияющие глаза, полуоткрытые губы, с которых готово сорваться слово — имя…
И Гэлрэн умолк, прочитав — это, несказанное. Озарившая ее лицо светлая удивленная улыбка погасла, уголки рта поползли вниз, а на глазах вдруг выступили непрошенные слезы, медленно потекли по щекам. Менестрель опустил голову, потом, шагнув мимо нее, резким коротким движением швырнул венок в воду.
— Прости меня, — тихо сказал он.
Она не ответила.
В лесу стало только хуже. Дома хоть слуги отвлекают иногда, а здесь — одиночество. За окном покачиваются ветви под ветерком, и ты, поднимая голову, ждешь увидеть яблони в розово-белой пене цветов… А ночи — ясные, звездные, томит душу непокоем луна… Кажется, все тропинки в лесу уже исхожены — болят усталые ноги, хочется упасть на землю и уснуть от усталости. Но во сне не будет покоя — да и сны ли это? Она разучилась спать сном-без-сновидений — каждый раз этот легкий, слишком легкий переход из одной яви в другую, чтобы утром снова просыпаться от собственного стона, долго лежать, стискивая влажные от испарины виски… Люди стараются удержать сон — а он утекает хрустальными каплями меж пальцев; она пыталась забыть — но сны-яви-видения того, что она не могла видеть — и видела, не могла знать — и знала, проступали только отчетливее, больнее, резче…
— …Вы давали мне клятву. Вы клялись исполнить любой мой приказ. И теперь я приказываю вам: уходите.
Они молчали — молчали все; тишина была неправдоподобной, оглушительной, в ней не было слышно даже дыхания.
Первым встал золотоглазый светловолосый воин — на черной тунике серебристо-серым и лиловым вышито крыло ночной птицы:
— Мы давали тебе клятву; верно. Ни у кого из нас никогда не было и мысли нарушить твой приказ. Но сейчас ты приказываешь нам стать предателями. Прости, но это нам не по силам. Мы остаемся. Я, Хонахт, вождь клана Совы, сказал.
Вторым поднялся человек средних лет со странными приподнятыми к вискам зелеными глазами, с проседью в иссиня-черных прямых волосах:
— Брат мой сказал слово истины. И я, Хоннар эр'Лхор, вождь клана Волка, говорю: нас называли волками Севера — не дело волкам трястись за свою шкуру и предательством спасать жизнь. Мы остаемся.
Он смотрел прямо перед собой, стиснув больные руки.
Один за другим они вставали, и эхо высокого зала подхватывало и уносило под своды: