— Что ж не остался?
— Взялся дурень сосну рубить, да топор деревянный взял! — усмехнулась Нариэль. — Ну его, такой день, травка зеленая, птички поют — а мы про губернатора!..
Посерьезнела:
— Ты сказал — Дочь Пламени. Я об этом никогда не задумывалась; но тогда ведь это значит просто — Человек?
— Ты многое знаешь.
— Скоре, догадываюсь. И Люди — Пламя-во-Тьме, но кто зажег это пламя… Скажи, твой Повелитель — он похож на… на своего Учителя? — вдруг спросила она.
— Наверно, да. Я не задумывался об этом.
— Мне всегда казалось — похожие и разные. Ортхэннэр был — как огонь: яркий, яростный, стремительный; а Учитель…
Она замолчала. Потом:
— Элвир, — почти шепотом, — откуда я это знаю?
Он ответил не сразу.
— Не знаю. Ты — Видящая? — полувопрос-полуутверждение.
— Видящая… значит, все так и было — нет, не надо, не говори ничего, я знаю. Я видела… его; и у него… он… Элвир, но он ведь видит, правда, Элвир, Элвир?!
Юноша на мгновение растерялся — такая отчаянная мольба была в ее голосе; судорожно кивнул, пытаясь проглотить вставший в горле комок.
Нариэль смешалась, прикрыла лицо рукой, словно устыдилась внезапной вспышки.
— Я так мало знаю… Что такое Стена Ночи? Почему мне кажется, что это она мешает вспомнить, из-за нее — так трудно вернуться? И в то же время — словно скорлупа, окружающая Арту… Если она — смерть, то… ведь он — жив!.. Если там может жить только душа, не тело — зачем же эта проклятая цепь, почему не заживают раны? И — не у кого спросить, и никому не могу сказать, никому…
Тряхнула медно-рыжей гривой волос, опустила голову.
— Одиноко… Город вижу во сне — часто вижу: дома — как из резного солнечного камня, окна в серебряных переплетах, таких тонких, как кружево, а вокруг — яблони и дикие вишни, и между домов — серебряные сосны, и ивы на берегу реки… Там хорошо, — вздохнула, — там — дом… Мой дом. Когда просыпаюсь — кажется, что все вокруг ненастоящее, и понимаю, что — совсем одна, а уйти некуда. Нужно что-то вспомнить — а что, не знаю, никак не получается… Была в детстве такая игра — солнечных зайчиков ловить: вроде, есть в руке — и тут же его нет. Грустная игра. Так и это…
Она замолчала окончательно, и Элвир тихо сказал:
— Поедем со мной.
— К вам? К Ортхэннэру?
— Да.
Она отчаянно замотала головой:
— Нет. Не могу. Я ничего такого еще не сделала, чтобы… Нет. Я должна все вспомнить сама. Должна понять, зачем я. Кто я. Он говорил — каждый сам выбирает путь и идет по нему — сам.
Отвернулась и тихо попросила:
— Расскажи мне… о нем.
— Ты знаешь больше, — он не смог бы сказать, почему так уверен в этом, но Нариэль не стала возражать.
— Все равно. Расскажи.
«— Расскажи о нем, отец.
— Ахтэнэ, дочка, ты же уже столько раз слышала…
— Все равно. Расскажи.
— Я не знаю, что говорить. Сам долго пытался понять — что же в нем такого, что любой из нас готов жизнь отдать по одному его слову… И — не знаю до сих пор. Мы, мальчишки, гордились страшно, что он помнит нас по именам, что говорит с нами… Каждый стремился быть первым, чтобы заслужить его любовь. Боялись совершить хотя бы малейшую ошибку… нет, он никогда не карал, не упрекал, ты не подумай; просто — у него такая радость в глазах была, когда он смотрел на нас — и мы боялись обмануть эти глаза, боялись, что этот свет погаснет… не знаю, как сказать. Мы должны были быть чисты перед ним, понимаешь? Радость была — такая, словно солнце в груди, когда я в превый раз услышал — «таирни». Думал, сердце разорвется. А почему — разве объяснишь… Наверно, это просто нужно пережить. И страшно было: чем я это заслужил? К этому нельзя привыкнуть. Словно рождаешься заново. А в первый раз видеть его — странно было. Все представляли себе кого-то могучего, великого… Только там быстро понимаешь, что сила и величие — не в шитых золотом одеждах и драгоценном венце. По правде говоря, я даже растерялся — ну, человек как человек, росту только очень высокого, да глаза странные… Потом понял. Он — Тано. Учитель. И не потому, что учит читать знаки неба, слушать землю, исцелять раны и болезни или владеть мечом, нет. Он словно частичку себя отдает каждому. Еще и поэтому все люди Твердыни — братья. Т`айро-ири — это больше, чем кровное родство. Тяжело объяснить. Нужно самому быть в Твердыне и видеть его, чтобы понять…