Девочка помолчала, потом спросила тихо:
— Отец… он очень одинок?»
Молча они поднялись, молча оседлали коней, и только тогда Элвир решился попросить снова:
— Едем со мной, сестра.
Она резко обернулась, и он с удивлением увидел, какой беззащитной радостью вспыхнуло ее лицо:
— Мне… послышалось? Ты назвал меня…
— …сестрой.
Какое-то мгновение ему казалось — она заплачет; но Нариэль улыбнулась:
— И… сколько же у меня братьев?
— Семь. А будет — девять.
— Девять? — задумалась. — Девять, девять… Так уже было… «Девять вас будет» — ну, конечно! — «как девять лучей Звезды»!
У юноши даже дыхание перехватило.
— Едем. Едем немедленно! Увидишь — все будут рады тебе: и братья, и Повелитель!
Нариэль покачала головой.
— Не теперь. Но обещаю — я приду.
Неожидано рассмеялась, хотя глаза остались темными и тревожными:
— Никогда не было братьев, а тут — целых семь, и будет — девять! Скажи Ортхэннэру — я приду. Обязательно. Только… кажется, нескоро.
— Что ж, будем ждать встречи…
— Как ты сказал?
Он повторил. Она улыбнулась странно знакомой ускользающей печальной улыбкой:
— Будем ждать…
— …Какая красивая… — вздохнул юноша, глядя вслед Нариэль. И, внезапно решившись, пустил коня в галоп.
— Возьми. Это — тебе, — прежде, чем она успела ответить, он протянул девушке снежно-белый ирис и, повернув коня, поскакал прочь.
Несколько мгновений Нариэль в растерянности смотрела на цветок в своей руке.
«Сегодня — Праздник Ирисов…»
Она не стала разбираться, откуда пришло это; обернулась и звонко крикнула:
— Эгей! До встречи, Эл-вир!..
Той же ночью за ней пришли.
…В чем ее обвиняют — она узнаёт только наутро, и, не сдержавшись, хохочет.
Разумеется, все проще простого. Конечно, ведьма приворожила гнусным чародейством аж самого благородного господина Дамрода, губернатора южной колонии и наместника государя нашего Тар-Анкалимона, да благословят его Валар, да славится он вечно среди Королей Эндорэ… и прочая, и прочая. А когда увидела, что и чары ее не могут подчинить высокородного господина, призвала силы Мрака, дабы отомстить ему.
Благородный господин Дамрод, губернатор… и прочая, и прочая, стоит тут же: рука на перевязи — упал с коня во время охоты. Нариэль усмехается ему в лицо — и он торопливо отводит взгляд, бормоча: «Ведьма проклятая…»
Но это злодейское деяние было не единственным: надежные свидетели могут подтвердить, что гнусная чародейка Алмиэль, прозванная Нариэль, наводила порчу на людей и была виновницей многих несчастий…
Госпожа Алмиэль, прозванная Нариэль, хочет знать, отчего же молчали прежде эти надежные свидетели?
Ей известно не хуже, чем досточтимым господам судьям, что эти добрые люди молчали, лишь страшась ее мести и черных козней.
Госпожа Алмиэль желала бы видеть этих свидетелей и выслушать их показания.
Обвиняемая, кажется, запамятовала, что здесь решения принимает высокий суд? Но да будет так, пусть войдут свидетели.
…Она знает почти всех. И те, кому «гнусным чародейством своим» она действительно помогала когда-то, прячут глаза, стараясь не смотреть даже в ее сторону.
— Чего же вы боитесь? — с прежней дерзкой улыбкой бросает она. — Говорите — теперь-то вам нечего опасаться мести проклятой ведьмы!
Что может ответить обвиняемая высокому суду, услышав речи свидетелей?
— Мне жаль их. А господам судьям было бы неплохо вспомнить, что истину не покупают за деньги, и правды не добиваются угрозами.
Обвиняемая оскорбляет высокий суд! И лучше бы ей сейчас пожалеть о себе самой! Впрочем, высокий суд милосерден и готов снизойти к просьбе преступницы, если она принесет покаяние.
«Простите меня, братья мои, которым я не успела стать сестрой. Прости и ты меня, черная птица моя, сердце мое: я так и не узнала, что должна исполнить и зачем возвращалась. Видно, так и не стала я твоей ученицей. Прости…»
Нариэль гордо поднимает голову:
— Я, Нариэль Проклятая…
По залу — изумленный шепоток.
«Прости мне эту последнюю дерзость — даже если ты не слышишь меня.»