Она вышла — узкая черная фигурка, огненные волосы, тяжелые черные браслеты на запястьях.
— Постой… постой! Как зовут тебя? — запоздало крикнул Нарион и, оглянувшись на Эльфа, уже тише спросил, — И кто это — он?
Эльф не ответил. Потом сказал с задумчивым удивлением:
— Кажется, я знаю ее имя… имена; только, должно быть, теперь ее зовут по-другому…
Через две недели на главной площади Нарион услышал ее имя. И, когда догорел костер, вышел вперед и начал играть. И замерла толпа — слушая, а Гэлмор плакал, прижавшись виском к нагретой солнцем стене, вслушиваясь в слишком знакомую летящую пронзительно-печальную мелодию…
К Нариону пришли в тот же вечер. Его творение было признано колдовским, смущающим души людей. Ему самому, сказали пришедшие, ничего не грозит, если он принесет покаяние и сам предаст чародейскую вещь огню.
Он не согласился.
Через несколько дней сильно поседевший человек на главной площади бесцветным голосом говорил слова отречения. Только руки его дрожали, когда он положил лаиэллинн в огонь — словно тело возлюбленной на погребальный костер. И долго вглядывался в пламя. Слез в его глазах не было.
— Нарион…
— Ты уходишь, Гэлмор, — тускло, безжизненно; не вопрос — утверждение. — Я трус. Мне было страшно там, я не хотел умирать. Думал — ведь столько еще не сделано… И костер… Я же видел, как — она…
Уставился куда-то пустым взглядом.
— А теперь понял, что все было зря. Потому что…
— …потому что… — прошелестел голос Эльфа.
— …я уже больше ничего не смогу сделать. Я слышу только ее голос.
Непонятно было, о ком — или о чем — он говорит.
— …и огонь перед глазами. Только огонь. Ийэнэллинн — обе…
— Идем со мной, — попросил Эльф.
— Куда? Зачем? — Нарион криво усмехнулся. — Я не нужен уже даже сам себе. Гэлмор… прежде, чем уйдешь: кто все-таки создал — ту, первую?
Эльф пожал плечами и непривычно глухим голосом проговорил:
— Теперь уже все равно.
И назвал имя.
Нарион не удивился.
…Он стоял в высоком зале перед тем, кого и сам — там, в другой, прежней жизни — называл Врагом. Было странное чувство — будто все это снится ему. Наверное, из-за той музыки, что звучала в зале.
Он стоял, опустив глаза, и говорил глухо и ровно:
— Я пришел. Мне было все равно, куда идти — только не оставаться с теми, кто ее сжег. Может, ты убьешь меня. Все равно. Я уже ничего больше не могу. Я не нужен. Выгорело все. Сначала ее сожгли. Я стоял и смотрел. Жутко и красиво: огненные волосы, огненные крылья. Кто-то завопил: «Ведьма!» — и она закричала. Она так страшно кричала… Недолго, а показалось — вечность. Потом… не помню. Кажется, я вышел и начал играть. Все — как в бреду. Потом… Они сказали — это чародейство. Нужно сжечь. И покаяться. Валар простят. Говорили — ведьмино наваждение, и я не виноват. Ласково так говорили… Я испугался. Больно… заживо. Очень. Я хотел жить. А — зачем… Я ее сжег. Свою музыку. Я отрекся от нее. Предал. Теперь — убей. Я должен был это сказать. Может, именно тебе. Не знаю. Делай со мной, что хочешь. Убей или гони прочь. Мне все равно. Я уже мертв.
Светловолосый юноша, стоявший в углу зала, слабо потянул ворот рубахи, словно ему не хватало воздуха.
Больше слов не было, и он стоял молча, ни о чем не думая, ничего не ожидая.
Враг шагнул к нему и положил руки ему на плечи. Нарион еле заметно вздрогнул.
— Куда же тебе идти… — тихо и горько сказал Враг.
И вдруг резко притянул Нариона к себе.
— Оставайся. Теперь твой дом здесь, мастер.
— Где он?
Эрион чуть замешкался с ответом:
— Спит.
— Брат не сказал, — вмешался Маг. — Повелитель, он не хочет жить. Нет-нет, — заметив легкое движение Саурона, — он ничего не делал. За нож не хватался, не вешался… — усмехнулся криво, — яду не просил. Лежит и смотрит в потолок. Когда глаза закрывает — не спит. И молчит все время.
— Я дал ему сонного зелья, — тихо добавил Целитель. — Больше ничего сделать не могу. Не могу разбудить душу: как в раковине замкнулась. Я еще не умею, — виновато. — Может, ты…
— Элвир, — вдруг глуховато проговорил Король.
— Что?..
— Пусть Элвир идет к нему.
— Сейчас?
Аргор объяснять не стал. Молчание нарушил новый, юный и горький голос:
— Так нужно, Учитель.
Саурон взглянул на юношу, потом перевел взгляд на Аргора; тот опустил веки, словно говоря — да.
— Нарион.