Элендур быстро наклонился, поднял с земли стрелу с серым оперением и тускло поблескивающим наконечником. Лук и стрелы — оружие Эльфов и Людей. Орки почти не пользуются ими — да и стрела эта не производила впечатления орочьей. С чего бы люди стали нападать на отряд? Эльфийские стрелы длиннее и легче, оперение у них, как правило, зеленое, у стрел лесных людей — коричнево-бурое…
— Они отступают!
— Не по ним, видно, добыча, — усмехнулся Исилдур, но тут же помрачнел. — Видно, вражье Кольцо их манит. Сам сдох, а недобитки остались.
Задумался. Окликнул стоявшего неподалеку воина:
— Эй, — по всему видно, забыл имя, — охтар!
Солдат почтительно склонился перед ним. То ли, как говорили потом, предвиденье посетило нового короля, то ли просто неспокойно было ему, но он вручил солдату обломки меча Элендила в черных ножнах. Солдат преклонил колена.
— Это ныне я поручаю тебе, — торжественно проговорил Исилдур. — Любой ценой — даже ценою того, что тебя обвият в предательстве — ты должен спасти его. Делай, что хочешь, но это не должно попасть во вражьи руки. Возьми с собой кого-нибудь и иди. Таково мое повеление.
Он величественным жестом отпустил посланников и снова повернулся в сторону леса.
Нет, это не была бродячая орочья банда: те отступили бы. Эти — нет. Казалось, чья-то неумолимая воля гонит их в бой, заставляя забывать даже страх смерти. Но ведь не было уже того, кто мог послать их… или прав был Элронд, и Кольцо Врага — не просто игрушка, дарующая невидимость, и зов Кольца манит злых тварей? Исилдур не слишком верил в это, но и другого объяснения найти не мог. Стена щитов — тангаил — сомкнулась в кольцо. Исилдур все еще рассчитывал продержаться до рассвета, памятуя о том, что Орки боятся солнца. Он заставлял себя надеяться, что копья и мечи удержат вражьих тварей на почтительном расстоянии; здесь и стрелы не помогут, это тебе не зверьё лесное…
Позади кто-то коротко вскрикнул. Исилдур не обернулся, стараясь в темноте разглядеть передвижение врагов.
Аратан и Эстэлмо оттащили раненого к костру.
— Брат, — позвал Аратан, — посмотри; что это?
Элендур склонился над солдатом, с изумлением разглядывая необычайно короткую и тяжелую, почти без древка, стрелу, буквально приколовшую щит к руке. Вторая такая же стрела глубоко засела в горле: видно, воин дернулся, почувствовав боль, и на мгновение открылся.
— Не могу себе представить оружие, из которого можно выпустить такую стрелу, — глухо сказал Аратан.
— Что же, значит… значит, это — демоны против нас? — Эстэлмо посмотрел растерянно и, хоть пытался сдержаться, губы его жалко дрогнули.
— Не отчаивайся, — ободряюще улыбнулся юноше Элендур, — может, все же продержимся.
Сам он на это уже не надеялся.
В ближнем бою Орки выбрали новую тактику. Теперь они скопом бросались на щитовиков и, живые ли, мертвые, но тяжестью своих тел валили нуменорцев на землю и добивали, не давая подняться. Так был убит Кирион, а Аратан смертельно ранен — его, умирающего, сумели отбить и втащить в круг.
Исилдур подошел к Элендуру, склонившемуся над братом, и остановился в тяжелом молчании. Элендур поднял голову:
— Ну что же, — в глуховатом голосе прозвучала горечь насмешки, — непобедимый великий король Верных не может справиться с жалким отребьем? Где же та сила, которой ты похвалялся — властью которой ты проклял целый народ?
В глазах Исилдура вспыхнул гнев — но тут же угас. Он ссутулился, глядя на распростертое на земле окровавленное тело Аратана, внезапно ощутив всю горечь этой потери.
— Эта сила… — медленно начал он, но остановился, пытаясь справиться с чувством горькой вины. На мгновение в глазах Элендура промелькнуло сострадание — только на мгновение.
— Ну, так что? — резко спросил он.
— Я не могу подчинить это своей воле, — устало отозвался Исилдур. — Я… я слишком слаб.
Моя гордость… побеждена. Я не могу даже надеть его: мне кажется, оно снова будет жечь меня.
Я должен был отдать его хранителям Трех…
Таким Элендур еще никогда не видел отца. Больше не торжествующий победитель, не останавливавшийся ни перед чем — будь то удар в спину врагу (Кирдан рассказывал об этом скупо, отрывисто, словно само воспоминание причиняло ему боль) или казнь менестреля на поминальном пиру. Отец, потерявший сыновей — враз постаревший, осунувшийся и беспомощный. И ведь сам со своей глупой самонадеянностью привел их сюда — на смерть… но, может, хоть старшего сына еще можно спасти!