Наш историк видел все это и понял, что дело последнего Ласкариса погибло и что перед ним самим встает грозная дилемма — или объявить себя за это дело и погибнуть вместе с ним, или отступиться от него и продать себя, подобно многим другим, счастливому узурпатору. В первом случае он рисковал жизнью, во втором — совестью. Не знаем, колебался ли великий логофет в выборе посылок и следствий этой дилеммы. Знаем только, что, представившись новому императору с заявлением благодарности и верноподданнейших чувств, он не явился к его товарищу, законному наследнику Дук и Ласкарисов, как можно бы было ожидать от него — старого питомца и слуги их дома, призренного им, вскормленного и выведенного в люди.
Вскоре за тем последовало ослепление и заключение в крепость малютки императора. Принимал ли и какое именно участие в этом новом злодеянии Палеолога Акрополит, мы не знаем. Но по той торопливой услужливости, с какой он в день торжественного вступления Палеолога в отнятый у латинян царь-град в свою речь по случаю освобождения города ввел приглашение императору сделать участником своей власти двухлетнего сына Андроника, когда еще пользовался всеми правами этой власти законный наследник Дук и Ласкарисов, можно догадываться, что великий логофет со своим усердием к интересам новой династии забегал дальше, чем сколько желалось бы для чести человеческой природы[18].
На этом последнем факте обрываются сведения, сообщаемые о жизни Акрополита его собственной книгой. И нужно сказать правду, наш историк вовремя прервал рассказ свой о себе. То, что сообщают о дальнейшей его жизни и деятельности другие, так мало делает ему чести, что лучше он ничего не мог сделать, как пройти молчанием этот последний период своей жизни.
Со вступлением на престол Михаила Палеолога деятельность великого логофета в качестве первого министра этого государя входит в такие широкие и сложные сочетания с политикой последнего, что мы находим нужным здесь наметить главные пружины этой политики, чтобы дать своим читателям ключ к пониманию и оценке этой деятельности.
Политика Михаила, внутренняя и внешняя, определялась особенностями его положения и некоторыми случайными внешними обстоятельствами. Заняв похищенный престол, Михаил прежде всего стал в очень щекотливое и двусмысленное отношение к Церкви. Как мы сказали, Церковь возложила на него императорский венец под условием, чтобы этот венец вместе с властью был передан законному наследнику по достижении им совершеннолетия. Обязывая к выполнению этого условия торжественной клятвою, она тем самым брала на себя гарантию личности и прав Иоанна. Устранив от престола и лишив зрения законного наследника, Палеолог поругался и над личностью и правами Иоанна, и над своей клятвою, и над поручительством Церкви. Такой поступок прямо подвергал его церковному отлучению. И действительно, это отлучение было произнесено тогдашним патриархом Арсением, который был, как мы сказали, главным опекуном малолетнего Иоанна и защитником его прав. В то же время бесчеловечный поступок Палеолога с Иоанном вызвал несколько внутренних смятений и бунтов и послужил поводом к появлению слепцов самозванцев, принимавших на себя имя Иоанна и мутивших народ. Если к этим внутренним затруднениям присоединим то одиночные, то дружные восстания против императора разных деспотов, севастократоров, латинских князьков Ахайи и Пелопоннеса, грозные движения татар, двусмысленное отношение к Болгарии и в высшей степени натянутые отношения к Западной Европе, то положение Михаила Палеолога на похищенном престоле обозначится перед нами довольно ясно.
Несмотря на сложность и запутанность всех этих внутренних и внешних отношений, Михаил Палеолог со своим министром поняли главную задачу своей внутренней и внешней политики очень просто. Эта задача — давить всех, кого можно, и обманывать, подкупать, интриговать всех, кого нельзя. Иногда эти два противоположных приема шли отдельно, иногда вместе, смотря по обстоятельствам.
18
Знаменательны в этом отношении слова самого Акрополита: «В заключении слова (на освобождение Константинополя) было сделано приглашение императору-отцу сделать участником своей власти и первородного сына Андроника Палеолога.