Вот так… стоит только сосредоточиться на своем желании, как ты его получишь. Легко и просто…
Ванильный устал так, что не стал даже умываться — просто лёг и уснул, едва успев подумать: "Что-то уж слишком легко".
…А ночь подходила к самому краю леса и заглядывала в окна. Ночь поливала стёкла чёрным дождём и стучала по крыше ветвями деревьев.
Теренций спал крепко и не слышал ничего этого. Не мешали ему ни дождь, ни град, ни гром. И даже утренний стук в дверь его не сразу разбудил. Только когда зазвенели на полках разномастные склянки, он поднял голову от подушки и сонно уставился в стену, не понимая, отчего она вздрагивает.
Кто-то стучал в дверь ногой, да так, что весь домишко сотрясался! Пришлось встать. Пришлось босиком прошлёпать по холодному полу к двери. Пришлось отпереть.
— А я видел лесного духа! — сообщил, вваливаясь внутрь, Омегыч. — Рогатый, как лось. Мать поила его горячим молоком.
— Что, опять простыл? — спросил Ванильный Некромант.
— А он простыть может? — изумился Омегыч.
— Обычно Мать даёт Духу горячего молока, когда тот начинает кашлять на весь лес. Да так, что кукушки с перепугу несут пёстрые яйца.
— Куда несут? — не понял друг.
Теренций засмеялся.
— Почему ты перестал говорить про Альфу и Омегу? — спросил он.
— А, это… да и так все всё поняли… Я теперь даже не знаю, как называться. Омегыч — это же просто прозвище.
— Оставайся Омегычем. Все привыкли уже.
— Ну привыкли так привыкли, — пожал плечами Омегыч. — Лишь бы уж звали. Слушай, я у тебя тут поживу. Дня три-четыре.
— Почему не в большом доме? Здесь и кровать-то только одна… и стул.
— Вот ты и поживи в большом, а я тут, — попросил Омегыч почему-то шёпотом. — У тебя тут хорошо, тихо, понимаешь? Опять же, если надо — то целое кладбище жив-курилок под боком, подымай не хочу. Мне очень надо, очень, понимаешь?
Теренций не понимал. Но раз надо…
— Ну хорошо, — сказал он со вздохом. — Только чур не трогать то, что на полках. Понятно?
Пока он это говорил, Омегыч уже взял в руки склянку с заветными слезами орла и откупорил плотно притёртую крышку.
— Ого… а не подделка? А это что, вороньи перья? Ого, не вороньи… это что, перо ангела смерти? Ты чем тут занимаешься, эй? Фальсифицируешь зелья?!
Ванильный Некромант нахмурился и отобрал и перо, и склянку с крышкой.
— Нет, — сказал он. — Ты это… или уходи, или ничего не трогай. Я, может, завтра уже смогу кое-что сделать, если никто мешать не будет.
Омегыч пожал плечами и повернулся спиной к полкам.
Вид у него был крайне серьёзный.
— Слушай, парень. В зельеварении ошибка может привести к жутким последствиям! И не говори, что я не предупреждал…
Ванильный кивнул.
— Я понимаю, — сказал он. — Не переживай. У меня знаешь какой опыт? Я и в школе алхимиков учился!
— Ну раз в школе, — протянул Омегыч.
«Главное ведь не уточнять — какие оценки я получал в этой школе», — тут же подумал Теренций, отводя глаза.
И, чтобы неловкий момент поскорее забылся, предложил:
— Пойдем в дом-на-семи-ветрах? Мать небось уже завтрак собрала!
— Я бы лучше поспал, — сказал Омегыч.
…Пчелиный гриб — он и на гриб-то не похож. Скорее напоминает золотисто-коричневый налёт на стенах пещер. Как будто мёд, только местами как будто вспухающий пузырями. Это и есть грибы, и пчёлы их, кстати, очень любят.
Бессвет эту любовь оценил, едва выбрался из своего убежища. Надо было ночью, что ли. Он вылез наружу ранним утром, на рассвете, а какая-то нахальная оса тут же его атаковала. Видимо, сладковатый запах гриба подействовал на неё возбуждающе.
Гриб — липкий шарик размером с куриное яйцо — выглядел не очень-то привлекательно. Бессвет подумал, что надо было, видимо, положить его в какую-нибудь склянку — вон ещё осы и пчёлы подлетают, обиженно гудя. Как будто однокрылый некромант украл у них нечто ценное!
Он обмотал гриб носовым платком — всё равно, что прятать угли в кармане! — и поспешил к домику Теренция. Не выдержал — выбрался к утёсу и прыгнул. С одним крылом летать невозможно, но планировать при должной ловкости получается.
А Теренция в доме не оказалось. На его кровати похрапывал Омегыч — впервые Бессвет видел его без капюшона, скрывавшего лицо. Бледный, с шрамом через левую бровь и щёку, с тонким прямым носом и по-детски капризным ртом… и совсем молодой, оказывается, вряд ли сильно старше двадцати. А казался старше, где-нибудь за тридцать.