Колыбелью улыбок выбить
Сон о пенистом лепет!..
Крик ваш хочется выпить,
Ах! С волн полетевшие лебеди
Глухо закован в версты.
Выдан вод в движении
Вам подражает острый
Клич человечья имени!
Граница
Гляжу с улыбкой раба:
Одного за другим под знамена
Грозясь несет велеба,
Взывая в даль поименно!
Какой человек в подъемнике
Подбросился вверх, как мячик!..
— Склонились внезапно домики
Для взоров искусно зрячих,
Их много вдали игрушечных
Свалилось, как черный козырь,
Когда от дыханий пушечных
Бежали по небу розы.
Светись о грядущей младости
Еще не живое племя…
О, Время! Я рад, что я достиг
Держать тебе нынче стремя.
Москва, Октябрь, 1914.
Заповедная буща
Триневластная твердыня
Заневоленных сердец
Некуда дремлюге ныне,
Некуда от шумей деться:
Мечутся они во стане,
Ярествуют на груди
А в те дни смеясь предстанет
Везич везей впереди!
Бунь на поляне Цветляны
Осень взбежала — Олень,
Только твои не сгубляны
Ясовки яблочный день
Только твои не срубляны
Белые корни небес,
Дивится делу Цветляна!
Детская доля живес
Москва. 1913.
Грозува
Как ты подымаешь железо,
Так я забываю слова,
Куда погрохочет с отвеса
Глухая моя булава?
Как птицы, маячат присловья,
Но мне полонянка — одна:
Подымет посулы любовья
До давьего дневьего дна.
По крыльям железной жеравы
Стекает поимчивый путь,
Добычит лихие забавы
Ее белометная грудь.
Ветров перемерявши шелком
Беззвучии твоих глубину,
Я вызвежжусь на небе желклом,
Помолньями в мир полыхну —
Чтоб ты, о печале Роксано,
Вершала могучий потуст,
Ничьею рукой не касанна,
Ничьих не касаема уст.
Москва. 1912
Михаил Лермонтов
Быль несчастен: никем не видимо кривляясь, как червяк под пятою.
«Но под чадрою длинною
Тебя узнать — нельзя»
Блеянье бедного разбега
(Нет, он теперь не высок!)
Тлейте же волосы Казбека
Счесанные ветром на висок.
Умыйница лиховеселья,
На дикие радость-сердца
Зачем наступила газелья
Как воды смутила зерцать?
И медленна и желанна
И хитростная — щедра —
Со уст облетев — неустанно
Опять налетала чадра?
И тот, кто тлеет повержен
За скальной, опасной тропой
Винтовки промерянный стержень
Оставил следить за тобой!
Пройди к повороту и скройся
Из пыльных недель навсегда
И день мой персидский утройся.
И пеной покройтесь года!
Брегобег
Зазмеившись проплыла,
Грозных вдаль отбросив триста,
В море памяти скула
В слезы взмыленная пристань
Даже высушена соль…
Даже самый ветер высох,
Но морей немая боль
Желтым свистом пляшет в лицах.
И в колени моряка
Опрокинув берег плоский,
Перережутся века
Черным боком миноноски
Уплывающим — привет
Остающимся — прощенье
Нас ни здесь, ни с теми нет
Мы — ведь вечности вращенье.
Июнь. Евпатория.
У самого синего
Синеусое море хитро
Улыбается лаковым глазом…
А я умирая вытру
Из памяти разом
Тебя и другую красавицу:
Тонкорукую, робкую Тускарь,
Пролетевшую ножкою узкой
От путивля до старенькой суджи
(Засыпающих сказки детей).
О рассыпься изменою тут же
Инописец старинных бытей
Как же забыть мне белые лапти? —
Ведь он раскинулся усами синими
Ведь полдню хочется крикнуть: «Грабьте
Его жаркими нынями»
Ведь — мгновению верен и крепок
Закипает, встает на дыбы,
И не мной же он выверчен — слепок
Покоренной Приморьем судьбы:
О, не с рук ли отряхивая бури
Ломая буйности рога
Под трубы Труворовы, Рюрик
Взлетать на эти берега
И — вновь закипевшие призраки бедствий
Я вижу в опасном морском соседстве.
Морской шум
Две слабости: шпилек и килек…
А в горячее лето
Море целит навылет
Из зеленого пистолета
Но схвативши за руку ветер,
Позабывшее все на свете,
В лицо ему мечет и мечет
Лето горячие речи;
О! Море как молодец! Весь он
Встряхнул закипевшие кудри
Покрытый уларами песен
О гневом зазнавшемся утре.
Ты вся погружаешься в пену,
Облизанная валами.
Но черную похоти вену
Мечтой рассеку пополам я
И завтра как пристани взмылят,
Как валом привалится грудь:
На вылет, на вылет, на вылет,
Меня расстрелять не забудь.
И последнее морю
Когда затмилось солнце
Я лег на серый берег
И ел скрипя зубами тоскующий песок…
Тебя запоминая
И за тебя не веря.
Что может оборваться межмирный волосок
Всползали любопытно по стенам смерти тени
И лица укрывала седая кисея…
Я ощущал земли глухое холоденье,
Но вдруг пустынный воздух — вздохнул и просиял!