Когда Вадим Викторович спросил, понравилось ли сыну на новом месте, тот изобразил эйфорию, покривив душой: пока нравиться было нечему. Четверо серьезных соседей по комнате отнеслись к новичку с прохладцей, не особенно полюбопытствовав, кого к ним занесло. На следующий день Павел решил, что с утра, не теряя ни минуты, погрузится в работу, но Глеб Николаевич задержался на несколько часов. Заминка взбесила Павла, заставив елозить на стул напротив мучимой аналогичной проволочкой Маши, пока занятые коллеги по-свойски предлагали девушке упражнения, чтобы скоротать время.
— Займись личной жизнью, — посоветовал Лева, полноватый отец двоих детей, которого Павел посчитал поверхностным любителем сального юмора. — Зачем такое рвение?
— В самом деле, Маша, — согласилась Рената Евгеньевна, подпиливая ногти. — Давай мы тебя выдадим замуж?
— Я была замужем, — ответила Маша и обвела шокированных мужчин горячим взглядом.
— Когда ты успела? — ахнула Рената Евгеньевна. — Ну, это же, наверное… первый блин — комом? Можно выйти еще раз.
— Можно выйти много раз, — подсказал спортивный, рано лысеющий лыжник и рыболов Георгий. Его, вроде словоохотливого, окружала невидимая стена отчуждения, сразу относя собеседника на почтительное расстояние.
— Нет, я выполнила биологический долг, — Маша вытянула в проход миниатюрные туфельки. — Имею право заниматься тем, что нравится.
— У тебя же нет детей? — продолжала удивляться Рената Евгеньевна. — Или есть?
Маша подтвердила, что у нее нет детей и что она не представляет себя матерью.
— Рожать, чтобы продолжаться… любить, чтобы рожать… готовить, чтобы есть, — это все не мое. Противно, что ли, — она передернула плечами. — Не люблю физиологию.
Очередная пошлость замерла у Левы на губах, войдя в диссонанс с напряжением Машиного голоса. Рената Евгеньевна выглядела изумленной, а Георгий, отхлебнув чаю из полулитровой емкости, констатировал:
— Тебе надо переориентироваться: именно у нас заложена физиологическая составляющая.
Разговор повернул к воспитательным вопросам, а потерявший интерес Павел, которому свои дети, не вызывая принципиального отторжения, виделись еще нескоро, задумался над неожиданным углом Машиного зрения и спросил себя, правильно ли он сделал, перейдя на программу, которая возбуждала в даровитых специалистах шизофренические идеи.
Ему уже чудилось в Маше нечто зловещее. Словно сама судьба, угрожая его планам, посылала ему эту сирену с фарфоровым румянцем на щеках. Встретившись с Машей взглядом, он отвел глаза; теперь симпатичная девушка тревожила его вдвойне: она, с ее трудолюбием и способностями, оказывалась его конкурентом, если в пополнении доискивались бы безусловного лидера. Он избавился от блистательного Игоря, но напоролся на круглую отличницу в ее сумасшедшем стремлении к свободе от женской доли. Проигрывать Игорю было не стыдно, — проигрывать Маше было унизительно, и Павел понял, что у него нет выхода: ему оставался бешеный — до кровавых от бессонницы глаз, до скрипучей раскладушки в машинном зале — исступленный рабочий темп. А вечером, возвращаясь домой, он увидел на асфальте детские рисунки и среди них кривой самолетик, в котором Павел признал реактивный истребитель. Разглядывая круглый ротик воздухозаборника, условный фонарь-глаз и гибкие птичьи крылья, попутно гадая: это "МиГ-15" или "МиГ-17", — Павел улыбнулся смешному шаржу и почему-то уверился, что нашел свое место.
Несколько дней он притирался к коллегам: пил со всеми чай и обсуждал политические новости, которые вызывали бурю в комнате, разделенной на ретроградов и сторонников прогресса, — тихих и неагрессивных ретроградов было мало, в отличие от буйных реформаторов. Он уходил от разговоров с Машей, держась с девушкой подчеркнуто вежливо. Он не знал, отчего Маша его отталкивала: она, всегда готовая прийти на помощь, была добра и внимательна, а ее незаурядный ум, позволявший легко оперировать точными науками, превращался в цепкую хватку, когда вопрос касался быта. Маша была красива: Павел не раз спохватывался, что любуется румянцем ее кукольного личика. Но завоевательная энергия самоуверенной женщины отпугивала его, — и было что-то непривлекательное в чертах Машиного лица, когда она поворачивала голову, натягивая шейные складки под подбородком. У нее были жирные волосы с мучнистой перхотью; придя на работу, она, сняв с расчески паутину, плавным жестом руки отправляла войлочный ошметок в мусорник, — а пока неаппетитный клок планировал в корзину, внутри Павла что-то гадливо вздрагивало.