К утру он, злой и измученный, заметил, что мимо, не тронув странного гостя, прошла уборщица в домашних тапках. Потом заиграло радио и захлопали двери. Павел потянулся всеми конечностями и, вскочив на ноги, метнулся к номеру — постучал и уже собрался на стойку за ключами, когда щелкнула задвижка, и выскользнул в накинутой рубашке босой Игорь, притворяя за собой дверь.
— Ты как? — спросил он, глядя невидящими глазами сквозь Павла. — Можешь принести вина? И еще: позвони моим — или своих попроси, чтобы они…
Игорь говорил так серьезно, что Павел внимательно пригляделся к сомнамбулическому лицу, отмеченному тенью щетины на подбородке.
— Можешь собрать мой чемодан? — ответил он вопросом на вопрос и отправился в бар за бутылкой с общепитовской печатью. Обмен состоялся, когда растрепанный Игорь выставил в коридор чемодан Вадима Викторовича, с которым тот обычно ездил на испытательный полигон.
На улице сияло солнце, расцвечивая пышность протяженного берега — белые корпуса зданий, мол, пристань, изумрудные горы, прогулочные корабли. Промозглое утро сменилось жарким днем, пляжи были усыпаны людьми, море рябило и переливалось серебряными искрами. Павел с чемоданом вышел к набережной, и, пока он стоял, любуясь видами, рядом закружила курортная бабушка, предлагая ночлег. Услышав смешную цену — пятьдесят копеек, Павел рассмеялся.
— Это же сарай? — спросил он.
— Зато у моря, два шага — и купайся. Отдохнешь… не в хоромы же приехал.
Павлу вообразилось пятидесятикопеечное подобие собачьей будки, и то, как курьезно ломался первоначальный сценарий, привело его в восторг. Он уже предчувствовал, как восхитительно проведет неделю и как забудет об Игоре с его вечным превосходством, навязшей в зубах оригинальностью и непозволительными романами.
Он смаковал эту вкусную картинку, но соблазнительные иллюзии быстро поблекли и перестали его занимать, а пораженного Павла скандализовало, что восторг в его душе питается не легкомысленными химерами, а вчерашним видением. Он больше двадцати лет мирился с имиджем троечника, склонного к безделью, и теперь, когда он ощущал себя увлеченным, прикоснувшимся к некому знанию человеком, ему было приятно и непривычно сразу. Ему, будущему подвижнику новой авиации, понравился его неожиданный облик. Счастливо улыбаясь, любуясь собой — авторитетным и умелым, он уже знал, что отбросит прелестные мечты и уедет из Ялты, — и его, панически боявшегося потерять отголосок головокружительной грезы, не останавливала даже перспектива давки у симферопольских билетных касс.
Он помотал головой, подхватил знаменитый чемодан и зашагал на автобусную станцию. К ночи того же дня он был в Москве, скрыв, отчего вернулся, а через день, преодолев нестыковки, вышел на работу — в подразделение, где писал диплом.
— …И правильно, — одобрил Валера Кожин, скучноватый начальник сектора. — Морозов говорит, что отпуск подчиненных он рассматривает как личное оскорбление.
На "Витязь" наваливалась середина лета. Половина сотрудников где-то отдыхали, двери в безлюдных комнатах стояли с распахнутыми дверями, по коридорам гулял сквозняк, вздымая занавески и снося со столов бумаги с грифом "для служебного пользования". Руководитель диплома, утомленный стрессом, который получил на защите, улетел в командировку в сороковую армию, — и Павел надеялся, что тот отвлечется в Афганистане достаточно, чтобы по приезде начать работу с чистого листа. Воображая головокружительную посадку в прицелах замаскированных "Стингеров", нацеленных на кабульский аэропорт, он был уверен, что после таких треволнений человек прощает окружающим мелкие ляпы.
Игорь еще был в Ялте. Через два дня он дозвонился до родителей и сообщил, что у него все в порядке, попутно подосадовав, что Павел вел себя, как дитя, — а виноватый как-то разобрал краем уха точную, даже сверх сведений, которыми он владел, сплетню, где называлась страна, откуда приехала узколицая девушка, найдя этому факту единственное объяснение: мир тесен и Игорь в Ялте наткнулся на болтливых знакомых. "Витязь" был большой деревней с неизбежными слухами и сарафанным радио.
Павел с жаром накинулся на груду отчетов, которые подсовывал ему Валера, но через пару дней сник. Обалдев от псевдонаучной разноголосицы и взбадривая параличные мозги, он обнаружил, что отчеты написаны как будто для шпионов, чтобы никто их физически не понял, — и что про новый самолет в них нет ни слова. Он изнемогал от чувства неполноценности, ему было адски скучно, он, зевая, засыпал над бессвязными и косноязычными страницами и уже досадовал, что клюнул на примитивную обманку.