На левобережной стороне моста нас встретил часовой. Объясняться с ним пришлось, понятно, мне: я хоть как-то мог понятно объясняться на испанском. В итоге часовой свистком[4] вызвал разводящего. Тот, после того, как понял суть проблемы, в нарушение уставов сдёрнул отдыхающую смену и нескольких зенитчиков и народ, прихватив плащ-палатки и одеяла, двинулся на помощь. Мы же потащили раненого товарища дальше…
Развалины трёх улиц, городской сад, который носит громкое имя «Елисейские поля», театр. В той части театра, которая не выходит на Сегре — госпиталь де Монсеррат. То, что осталось. Те, кто остались. Потому что кто-то погиб за минувший день, кого-то эвакуировали дальше в республиканский тыл, многие легкораненые взяли оружие и пошли драться. Франко штурмует Лериду не только испанскими частями. У Франко здесь — мавры. Моррос. Древний, чуть ли не тысячелетний враг. Враг, воспринимающий испанцев, как кяфиров. Враг, которому не сдаются — потому что он не берёт в плен. Вернее — берёт. Ненадолго. Чтобы отрезать голову и поднять её на палке для устрашения. Потому легкораненые и возвращаются на позиции. Так ушёл Хуан Мачадо. А Пако Торреса увезли — при артобстреле вышибло стёкла и изрезало его осколками. Эвакуировали куда-то на юго-восток, но обратно грузовик со вчерашнего дня не вернулся.
Новую рану мне промыли, наложили повязки — спасибо Красному Кресту, в этом конкретном госпитале пока что нет проблем с перевязочным материалом, хотя многого другого из лекарств заметно не хватает. Что поделать — сильные бои, франкисты словно с цепи сорвались!
Выписав справку и подписав заявление об отказе в госпитализации, начинаю ходить и клянчить меж ранеными патроны к «Астре». Вообще-то с оружием в госпитале находиться не разрешается, и винтовки с пулемётами даже отбирают — но пистолеты — это иное. Один из анархистов-ополченцев выделяет мне аж восемь патронов — мало, но хоть что-то. Другой испанец дарит гранату — французскую F-1, «маму» советской «лимонки». Хорошие парни, щедрые! Приглашаю их после войны к себе в Америку. Правда, сам далеко не уверен, что сумею туда вернуться…
…Просыпаюсь от лая зениток и грохота бомб и первым делом пытаюсь кинуться к самолёту.
Чёрт, я же не аэродроме! Присел, прислонившись к стене дома — и отключился — тяжёлые сутки были. Уже утро — часов девять или десять, судя по высоте солнца. Часов-то давно нет — разбил при вынужденной посадке. В небе над рекой и старой, правобережной частью города — воздушный бой. Проклятые «мессершмитты» крутятся в смертельном танце с нашими «И-пятнадцатыми». «Чатос» — трое, и я даже подозреваю, кто это — остатки нашей эскадрильи. «Эмилей» — семь, восьмой, крутясь, падает, похоже, что в реку. Но то ладно: плохо, что «мессы» прикрывают «Юнкерсов»-штурцкампффлюгцойг. И эти «Юнкерсы» старательно размазывают в нуль республиканскую оборону на правой стороне реки. Ну, то, что от той оборону осталось. И если красных сейчас выкинут за мост… Значит, фашисты отсекут сто первую бригаду Педро Матео Мерино и тринадцатую интернациональную, обрежут выход к шоссе на Уэску. А там — Альфес, там — эскадрилья! Ребята — там, а я — здесь… Наблюдатель, блин!
Наблюдать за воздушным боем с земли — это совсем не то же самое, что участвовать в нём лично. Ощущения — совсем другие. И главное — в воздухе не чувствуешь такой досады и бессилия, как наверху.
…Как же они наших гоняли!.. Качественно, используя не только численное, ног и конструктивное преимущество своих, бесспорно, хороших, самолётов. Вот от очереди почти в упор вспыхнул огненным клубком один «чато», вывернулся и, дымя, пошёл вниз второй… Но вот почти вертикально рухнул «мессершмитт». Ай, молодца! Ай, красавчик наш истребитель! Так их, собак сутулых! Ещё один «Эмиль» вывалился из свалки и со снижением пошёл куда-то на северо-запад… Подбит? Тоже хорошо! Но на этом торжество прекратилось. Последний сражавшийся «И-пятнадцатый» на глазах у всех, как и я, наблюдавших с земли, бойцов и командиров, как бы разделился надвое, потеряв хвост, и посыпался вниз. От него отделился тёмный комочек, почти сразу же превратившийся в белый цветок парашюта. Ой, дурак! Подстрелят же!
И верно: немецкие «охеревшие» истребители устроили вокруг спускающегося вниз пилота хоровод. Каждый из пяти уцелевших истребителей по разу пронёсся рядом, поливая его огнём. Метрах в пятидесяти над поверхностью его парашют всё-таки вспыхнул и все внизу увидели, как парень падает прямо в воду Сегре…
Лётно-подъёмный состав нашей истребительной эскадрильи перестал существовать. Нет, кто-то, конечно, остался — спешенный, ссаженный с истребителя наземь, раненый…