Адамс выпустил Барбару и стремительно, как мальчишка, взбежал вверх по лестнице. Барбара осталась на месте, судорожно сжимая пальцы, говоря себе, что глупо дрожать от холода только потому, что разомкнулись жаркие объятия…
Именно теперь нужно взять себя в руки, не терять головы! Но все доводы оказались бессильны. Сейчас Барбара не могла вспомнить ни одного убедительного аргумента, способного помочь ей удержаться на краю пропасти. Страсть подчинила себе и мысли и чувства; все, кроме него, утратило значение.
Даже тот, итоговый, последний вопрос больше не беспокоил ее. Что ей за дело, любит ли он ее так же, как она его! Наверное, ее любви хватит на двоих, а если нет, она возьмет все, что сможет, насладится тем недолгим временем, что ей отпущено. И научится мириться с потерей.
Барбара медленно поднялась по лестнице и вошла в свою комнату. Еще ни разу не открывала она те двери, которые вели в апартаменты Адамса, хотя за последние два дня частенько на них поглядывала, сгорая от любопытства.
Но теперь любопытство угасло, уступило место чувству куда более властному. На меблировку его гардеробной она не обратила внимание: отметила только, что строгая, выдержанная в темных тонах отделка гармонирует с мужественным обликом владельца. Она видела только Адамса: без пиджака, рубашка расстегнута, волосы слегка взлохмачены. Барбара прислонилась к дверному косяку и окинула его ласкающим, словно прикосновение, взглядом, наслаждаясь зрелищем широких плеч, узких бедер, мускулистых рук…
Адамс увидел ее отражение в зеркале и замер на месте, вопросительно приподняв брови.
— Спички найдутся? — дрогнувшим голосом произнесла она. — Мне пришло в голову поиграть с огнем.
Какую-то долю секунды Реймонд просто смотрел на гостью, словно не веря своим ушам. Затем шагнул к ней.
В его властных объятиях ощущалось нечто новое, и в поцелуе тоже. И жар, и страсть, и требовательный пыл исключали всякую поспешность. Словно их любовь была предопределена свыше, и остаток вечности завещан именно им, и никому другому.
Реймонд увлек Барбару в спальню. Краем глаза она заметила массивную мебель — сверкающий черный лак и инкрустация в восточном духе. Но в следующее мгновение его поцелуи заставили полностью отрешиться от окружающей действительности; в мире существовал только он — ни на что другое не осталось ни сил, ни времени, ни желания.
Отвечать на его ласки казалось таким естественным, таким привычным. Однако она знала: сколько бы раз ни свела их страсть, наслаждение не утратит новизны, не войдет в привычку. Каждое прикосновение заставляло ее страстно ждать следующего, и вот наконец тело ее затрепетало в блаженном экстазе, и только он мог утолить сладостную боль желания и притушить пожар…
После этого Барбара долго лежала неподвижно, обессиленная, усталая, наслаждаясь сладостной истомой, чувствуя мягкое прикосновение его пальцев, поправляющих непослушный белокурый локон. Казалось, они одни в пустынном мире, и ни звук, ни запах, ни свет извне не нарушат зачарованного безмолвия.
Барбара смутно сознавала, что минуты идут, что тени постепенно смещаются, но вот некое неясное, беспокоящее воспоминание властно напомнило о себе. Почему же ей не все равно, который теперь час.
Она потянулась к часам. Реймонд лениво приоткрыл один глаз.
— Что такое?
— Время, — напомнила Барбара.
— Половина шестого. И что с того?
Она резко села.
— Твои гости званы к шести!
Адамс потянулся и снова привлек ее к себе.
— Гости подождут.
— Конечно, подождут. Но что они при этом подумают?
Реймонд широко улыбнулся.
— Действительность превосходит все самые смелые ожидания, ты не находишь? Еще минут пятнадцать наши.
Но Барбара уже выбралась из постели и сосредоточенно подбирала свою одежду.
— Тебе легко говорить! Ты примешь душ — и готов. А мне еще нужно накраситься, причесаться…
— Лично мне ты мила и так, — возразил Реймонд. — Взъерошенный вид тебе ужасно к лицу. Но тебя ведь не переубедишь! Я знал, что в итоге прокляну эту вечеринку!
— Зачем ты вообще ее затеял!
— Потому что Уилкинсон сообщил мне по секрету, что с тех пор, как ты сюда приехала, у черного входа непрестанно толпятся люди, зашедшие якобы одолжить десяток яиц, фунт сахара или чего-нибудь в этом роде — толпятся в надежде увидеть тебя хоть краем глаза.
— В самом деле?
Уголки его губ чуть заметно дрогнули.
— Тебя так легко порадовать, Барбара, милая!
Она не стала объяснять, что радуется отнюдь не интересу окрестных жителей к своей скромной персоне, а тому, что Уилкинсон счел нужным об этом сообщить. Может быть, она ошиблась в Реймонде, и он вовсе не отгораживается от своих подчиненных. Может быть, его не шокируют баварские колбаски и усы из взбитых сливок. А если так, может быть, она и впрямь та, кого он ждал всю жизнь?
Но сейчас времени на размышления не оставалось. Барбара скрылась в своей спальне. Оставшиеся полчаса прошли в суматошных сборах, и она сбежала вниз как раз в тот момент, когда огромные старинные часы из стекла и серебра пробили шесть.
Адамс стоял у подножия лестницы, ослепительно улыбаясь. Еще никогда он не казался ей таким красивым. Смокинг сидел на нем безупречно. Барбара поправила шелковый галстук-бабочку — скорее для того, чтобы лишний раз прикоснуться к любимому, нежели из необходимости.
Реймонд тоже потянулся к ней. Его ладони легли на ее бедра, Барбара стояла так близко, что при каждом его вздохе вздрагивал и опадал полупрозрачный черный креп ее рукавов. Легкое соприкосновение грозило снова раздуть пламя страсти до неистовства лесного пожара, но Барбара ни за что не отодвинулась бы даже на дюйм.
— Странно, что никого нет, — заметила она.
— Опаздывать сейчас модно. Кстати, подарок тебе уже доставили. Хочешь взглянуть?
Барбара отрицательно покачала головой, но Адамс уже подошел к стенному шкафу.
— Можешь надеть после вечеринки, когда мы поедем ужинать, — предложить Реймонд, извлекая на свет длинное черное бархатное пальто.
Она давным-давно выбросила из головы норковую шубку, теперь же вспомнила, и на глазах у нее показались слезы. Ясно, он не изменил своего мнения о мехах, но прислушался к ней, посчитался с ее чувствами, а это куда важнее.
Реймонд заботливо набросил на нее пальто, и она потерлась щекой о мягкую ткань воротника.
— Реймонд, я должна сказать тебе…
Тут раздался звонок, Уилкинсон неспешно пересек холл, дабы впустить первого гостя, и через мгновение вечеринка была уже в разгаре. Время признаний миновало.
Пожалуй, оно и к лучшему, решила Барбара. Надо хорошенько все обдумать, прежде чем выдавать тайны, которые разумнее всего похоронить в прошлом.
В голове у нее все смешалось: имена, ни одно из которых она так и не запомнила, нескончаемая череда лиц, похожих одно на другое. И на этом пестром, беспорядочном фоне — Реймонд, улыбающийся, уверенный в себе, чьи глаза сияют радостью при одном воспоминании о пережитых вместе мгновениях. Он то и дело брал Барбару под локоть — властно и нежно, — или же обнимал за талию, словно подчеркивая, что эта женщина принадлежит ему…
На сегодня, напомнила она себе. На какой-нибудь час. Это все, что у нее есть, а остальное не имеет значения.
Смех, музыка и перезвон бокалов наполняли холл, но вдруг в зале воцарилось гробовое молчание, словно накатила волна чего-то недоброго. Все взоры обратились к входной двери.
Барбара автоматически поглядела в том же направлении, и горло у нее перехватило. На пороге стояла женщина, а Уилкинсон преграждал ей путь. Высокая женщина с огненно-рыжими, явно крашеными волосами в белой меховой шубе до полу.
Что это Каролина Стайн делает здесь? — подумала Барбара. Она же в заграничном турне!
Каролина попыталась обойти Уилкинсона, тот ступил в сторону и снова оказался у нее на дороге.
Барбара обвела взглядом зал. Реймонд куда-то исчез, значит, справляться с проблемой придется самой.
Она глубоко вздохнула, взяла с ближайшего подноса бокал шампанского и решительно направилась через весь зал навстречу незваной гостье.