— Выжидают, — проговорил Мэллори, вглядываясь в желтые пятна подфарников, зажженных на «бьюике». — Грузовик им мешает. Йен, его зовут Питом, Питер… А как фамилия этого Пита?
Йен пробурчал:
— Чтоб он сдох! Не знаю. Тот, что навел на вас лучеметчиков? Его нет в «бьюике», к сожалению…
— Нет-нет, этот Пит рисковать не любит, не таковский. Он дома. Стоп! Это спекулянт Брейген.
— Возможно. Кто-то из нас должен был оказаться на той стороне. Не отрывайся от грузовика, Вилл.
Йориш нагнулся к стеклу и всмотрелся в темную кабину грузовика, в неторопливо вращающиеся большие колеса.
— Ох, ох, он мне сильно не нравится, мистер Абрахамс!
Тем временем «бьюик» начал притормаживать, в легком тумане тормозные огни окружали его красноватым ореолом, и тут они поняли, что попались, и Вилл произнес длинное слово по-зулусски и попытался вырваться вперед, грузовик резко взял влево. Тормоз, еще тормоз, и желтые подфарники надвинулись на них из густеющего тумана, и Дик быстро опустил стекло и высунул руки с автоматом, а Вилл погасил огни, и Дик ударил очередью назад, по желтым пятнам в тумане — гильзы замелькали по крыше машины. Тут их швырнуло, провизжали тормоза — Йориш свернул влево, на подвернувшееся шоссе, а сзади грохнуло и поднялось дрожащее желтое пламя.
Мэллори спросил:
— Что дальше? В аэропорт нам нельзя теперь…
Помолчали. Двое на заднем сиденье, физик и журналист, с тошнотворной явственностью видели, как захлестываются вокруг них круги возмездия. Они преступили законы своего мира, они стали убийцами, изгоями, и за их спинами уже ревели клаксоны полицейских лендроверов, и вертолеты разбрасывали по дорогам наряды жандармерии. Конец, конец… Но маленький тощий свази на переднем сиденье ничего не знал об этом. Он собирал и распускал на лбу крупные серые морщины и видел сеть дорог как бы сверху, как охотник, прокрадываясь вельдтом, видит движение стад и слышит свист коршунов в вышине. Он ждал поворота направо и спокойно повернул, когда знак поворота выскочил из тумана. Спустя пять километров он повернул еще раз и спокойно выехал на магистраль — в его мире действовали иные причины и иные следствия, и он один видел, как шофер с грузовика трясет толстой мордой и повторяет: «Ничто не знаю, инспектор, как есть ничего». А они уже подъезжали к аэродрому, мимо реклам авиакомпаний, мимо всего, что составляет мир белых людей, в котором за преступлением следует возмездие. В мире Виллиама Йориша преступления совершались безнаказанно, вот в чем дело. Жизнь бедного свази, или бечуана, или любого другого, она была так дешева, что не стоила даже возмездия. Ничего она не стоила.
И он оказался прав. В аэропорту было спокойно, ибо они приехали туда раньше, чем полиция подоспела к догорающему «бьюику».
Он переминался с ноги на ногу и про себя пел псалом, пока Йен предъявлял пограничному офицеру разрешение на выезд для цветного. Оно стоило Йену половину его сбережений. Остальное ушло на билеты.
Вилл оглядывался и бормотал: «Я вернусь, я вернусь», — пока поднимался в кабину. Машинально достал из кармана гармонику.
Йен сказал мягко:
— Виллиам, в самолете не стоит играть на губной гармонике.
Ариадна ГРОМОВА — прозаик и критик, автор фантастических повестей — «В круге света», «Поединок с собой», «Глеги», романа о киевском подполье «Линия фронта — на востоке». Ариадна Громова — член Союза писателей, кандидат филологических наук.
Ариадна ГРОМОВА
3
Аэродром Орли встретил их ледяным ветром и моросящим дождем. Все это они уже видели в пути — тусклый влажный блеск зеленого силиконового покрытия, расчерченного яркими белыми линиями взлетных полос, тяжелые темные тучи над самой головой, людей в круглых прозрачных шлемах-дождевиках, закрывающих пол-лица. Но одно дело — видеть, пусть даже и очень ясно, а вот выйти из самолета и сразу нырнуть в этот промозглый холод… Да, ведь тут все наоборот, в ноябре зима наступает — снег, лед и тому подобное.
— Вилл, ты видел снег? Хотя бы в кино?
— Никогда. И в кино я никогда не был, — тихо ответил Виллиам, и его белые друзья молча переглянулись, сразу увидев жизнь, которая стояла за этим ответом.
Они сели в автобус. Ближайший час-полтора был определен заранее, и менять его не имело смысла, а вот дальше… Йен расхохотался, глянув на физиономию Дика.
— Тебя это шокирует, а?
— Нет, но хотел бы я знать, какого черта мне заниматься гаданьем? Я и по-французски-то плохо говорю!
— Иностранный акцент в таких случаях не мешает, а скорее помогает, — усмехаясь, сказал Йен. — А вообще-то неплохая мысль. Денег у нас и на неделю не хватит, да еще и одеться потеплей не мешает, а это гарантированный заработок, и объяснения придумывать не надо.
Виллиам, сидевший через проход, перегнулся к Йену.
— Осторожнее, — сказал он на африкаан. — Старик рядом со мной и двое за проходом понимают по-английски.
— Спасибо, — сказал Йен и начал убежденно и обоснованно ругать парижский климат.
Супружеская пара, сидевшая рядом, быстро потеряла интерес к их разговору. Муж начал думать об очень милой женщине по имени Сесиль, а жена вообще не поймешь о чем: об испортившемся замке чемодана, о салате с креветками, о черном кралоновом платье, отделанном самосве-тящимися нитями. Старик, сосед Виллиама, осторожно приложил ладонь к печени, разболевшейся в пути. Все эти люди были неопасны, а старику и жить-то оставалось недолго: в Париже он узнает, что у него рак печени. Но молодец Виллиам всегда настороже… Туг Виллиам поглядел на своих белых друзей, и они увидели, как он, согнувшись и придерживая раненую руку, петляет в лабиринте лачуг, сарайчиков, мусорных ящиков… прыгает в мусорный ящик, захлопывает за собой крышку.
— А дальше что? — спросил Мэллори. — Ты уехал?
— Да, пришлось удирать… Из Иоганнесбурга уехал в Преторию…
Физик и журналист молча смотрели на лицо своего спутника, пепельно-черное, как остывшая зола, и думали об одном и том же.
— Да, для нас с тобой эта история — форменный переворот, конец налаженной жизни и все такое, а для Виллиама это, в сущности, продолжение прежнего… Впрочем, да, ты прав, Виллиам, для тебя тоже все переменилось… Еще как переменилось…
Автобус привез их на площадь Инвалидов, там пассажиров ждали агенты гостиниц, и они согласились отправиться в гостиницу «У белого кролика» в районе площади Терн, и дребезжащее такси доставило их к облупившемуся четырехэтажному зданию на узкой грязной уличке, и над входом качался и громыхал на ветру белый кролик, вырезанный из жести. И комнаты были те самые, что они видели: узкие, темноватые, все три рядышком, на четвертом этаже, а под окнами — шиферная крыша соседнего трехэтажного дома, и по ней разгуливает тощий рыжий кот с удивительно хитрыми глазами.
— Видал, этот зверь даже подмигнул мне! — сказал Мэллори. — Может, он тоже Один из Нас?
— Все возможно, — сказал Йен. — Так я не вижу пока оснований менять естественный ход событий. Мы действительно позавтракаем в кафе на углу его и отсюда видно, потом отправимся в университет, разыщем твою кузину и профессора Карне.
— Послушайте, друзья, а мы кому-нибудь скажем об этом? — спросил Мэллори. — Получается ведь, что скажем.
— Действительно, — согласился Йен. — Да это и неизбежно: как мне говорить с профессором, ничего не объясняя, он же не младенец!
— Друзья, а вам не кажется, что это слабеет? — спросил Дик.
— Не кажется, — сразу ответил Йен. — Просто тут непривычная обстановка, и нам куда труднее ориентироваться, чем в Претории.